Стратегия. Логика войны и мира

Вопросы выбора целей, которые традиционно важны для того, что описывается как «военно-воздушная стратегия»[113], также относятся скорее не-к стратегии театра военных действий, а к уровню большой стратегии. Конечно, любую военную или гражданскую цель можно бомбить по тем или иным соображениям. Но последствия таких бомбардировок будут проявляться уже на уровне большой стратегии. Поэтому выбор категорий целей является предметом национальной политики, как, впрочем, и ответ жертв этих бомбежек будет ответом национальным и произойдет на уровне большой стратегии.

То же самое относится к целям, для поражения которых используется военно-морская мощь. Только результаты десантов с моря будут рассматриваться на уровне стратегии театра военных действий. Но в том, что касается блокады или препятствования судоходству в открытом море либо использования авиации ВМС для поражения наземных целей, большая стратегия — более подходящий уровень для планирования как наступательных, так и ответных мер. Конечно, эффективность морского воспрещения или ударов авиации ВМС по наземным целям может зависеть от географических факторов и тем самым находиться на уровне стратегии театра военных действий, но оперативное и тактическое взаимодействие сил каждой из сторон будет явно более важным. Если удастся блокировать судоходство, последствия этого, разумеется, будут определяться самодостаточностью затронутого блокадой государства. И, опять же, меры и контрмеры будут проявляться на уровне большой стратегии.

Притязания на автономию: морская мощь

Мы можем назвать только одно оправдание выявлению стратегии, ограниченной лишь одним видом вооруженных сил: то, что такая стратегия будет действенна сама по себе. В этом как раз и состоял тезис Мэхэна: в его интерпретации истории военно-морская мощь была определяющим фактором в возвышении и упадке тех или иных наций[114]. На самом деле Мэхэн употреблял термин «военно-морская мощь» в двух различных смыслах, подразумевая либо преобладание на море («которое изгоняет с морей флаг врага или позволяет ему быть только флагом спасающихся бегством»), либо в более широком смысле, описывая полный спектр выгод, которые можно извлечь благодаря усилиям на море: торговлю, судоходство, колонии и доступ к рынкам[115]. Первая трактовка военно-морской мощи у Мэхэна представляла собой краткосрочную перспективу, определяющую исход войн путем блокад или морских рейдов. Напротив, во второй трактовке «военно-морская мощь» была долгосрочной перспективой, нацеленной на процветание наций. Мэхэн основывал свои чрезмерные обобщения, интерпретируя главным образом британскую историю — это вполне очевидно. Он смешивал военно-морскую мощь (в обоих значениях) с мощью как таковой, игнорируя континентальные державы, которые не полагались на длительные морские перевозки в сколь-нибудь серьезной степени, — например, Германию в периоды обеих мировых войн и Советский Союз во время его существования.

Заблуждение Мэхэна

Возможно, не столь очевидна, зато более интересна с точки зрения изучения стратегии ошибка Мэхэна, состоящая в объяснении успеха Британии в борьбе против ее континентальных противников ее исключительной силой на море. Не подлежит сомнению, что британская морская мощь в первой трактовке понятия была здесь важным инструментом, а морская мощь во втором значении — источником благосостояния страны. Но реальной причиной британского господства на море был успех ее внешней политики в сохранении баланса сил в Европе[116].

Путем вмешательства в континентальные дела с целью противодействия одной из великих держав или коалиции держав, которые находились на грани завоевания господства в континентальной Европе, британцы не допускали прекращения раздоров. Это вынуждало континентальные державы иметь большие сухопутные армии, которые, в свою очередь, лишали их средств на создание столь же больших флотов. Военно-морская мощь, в обоих значениях этого термина, действительно была необходима для поддержания баланса сил между континентальными державами. Но верный вывод из этого скорее противоположен сделанному Мэхэном[117]: превосходящая военно-морская мощь была результатом успешной стратегии, а не ее причиной. Приоритетами британской политики были активная дипломатия и способность субсидировать послушных, но бедных союзников, а не стремление к поддержанию высокой боеготовности Королевского флота. Как только удавалось создать условия, позволявшие относительно легко обеспечить превосходство на море благодаря успешному поддержанию баланса сил на континенте, британский флот получал в распоряжение весьма скромные ресурсы для обретения военно-морской мощи «номер один», что, в свою очередь, имело своим результатом укрепление и военно-морской мощи «номер два».