Стратегия. Логика войны и мира

Если бы в попытке достичь господства в мире британцы не придавали бы должного значения дипломатии и субсидиям, а действовали исключительно прямолинейно, стремясь добиться превосходства в количестве кораблей над континентальными державами, то немедленным результатом такой стратегии стала бы растрата средств, необходимых для поддержки морской мощи «номер два». В итоге это привело бы к подрыву общего баланса сил, что, в свою очередь, отвлекло бы континентальные державы от расходования средств на сухопутные войны, и тогда британских ресурсов оказалось бы явно недостаточно для того, чтобы состязаться со всеми мореходными талантами объединенной Западной Европы.

То, что британское господство на море сосуществовало с неизменно скромным финансированием Королевских ВМС, как раз и является ярким отражением логики стратегии. И, напротив, Британия вступила бы в полное противоречие с этой парадоксальной логикой, если бы стремилась достичь господства исключительно за счет строительства все большего и большого количества фрегатов. У европейских противников Британии оказались бы развязаны руки для того, чтобы отреагировать на сосредоточение усилий британцев на военно-морских силах, и они бы приступили к строительству собственных фрегатов вместо того, чтобы отвлекать свои ресурсы на ведение сухопутных войн друг с другом. Современники, резко критиковавшие недостаточное выделение средств на королевский флот, в том числе адмиралы, которые горько жаловались на то, что необходимое их кораблям британское золото раздают иностранцам, руководствовались здравым смыслом, но отнюдь не стратегическими соображениями.

По иронии судьбы, к моменту публикации книги Мэхэна британское правительство отказалось от своей многолетней политики. Вместо того чтобы вооружать континентальных противников Германии, в особенности очень нуждавшихся в этом русских, дабы поддерживать баланс сил на континенте, были выделены большие средства на королевский флот, чтобы сохранить военно-морскую мощь в прямом соревновании строительства боевых кораблей с кайзеровской Германией. И здравый смысл, и общественное мнение были удовлетворены. Но Мэхэн стяжал в Британии столь громкую славу не как автор руководства по ведению разумной политики, а скорее как пропагандист политики уже сформулированной: закон о национальной обороне (National Defence Act), установивший «паритет» британского флота с двумя взятыми вместе флотами сильнейших континентальных держав, был принят в 1889 году — еще до того, как была опубликована первая «повлиявшая на умы» книга Мэхэна.

В конце концов, и военно-морская мощь «номер два», и накопленный капитал морского превосходства, и много пролитой крови — все это было принесено на алтарь в сражениях Первой мировой. Британия впервые оказалась всерьез вовлеченной в сухопутную войну в Европе, чего, скорее всего, вообще удалось бы избежать, если бы не было потрачено столько ресурсов на военно-морские силы. Чтобы мы ни взялись рассматривать в качестве главной причины всех этих последствий: прямолинейное и негибкое общественное мнение, отвратившее британских лидеров от следования политике своих предшественников (которые финансировали железные дороги и арсеналы царской России вместо того, чтобы строить больше линкоров), или отсутствие у самих этих лидеров ясности стратегических взглядов, в любом случае вряд ли приходится сомневаться в том, что агонию и упадок Британии значительно ускорила политика, отражавшая заблуждения Мэхэна.

Стратегические бомбардировки

Сразу же после Первой мировой войны у одного из видов вооруженных сил появились совершенно новые притязания на стратегическую автономию. К этому времени, в контексте логики ведения современной войны, достаточно ясно проявились пределы военно-морской мощи. Так, оказалось, что военно-морская блокада требует очень много времени для того, чтобы появилась возможность достичь каких-либо результатов, а высадки морских десантов были вообще практически неосуществимы (сухопутные войска могли прибыть в район десанта слишком быстро), и единственная крупная высадка с моря в районе Галлиполи обернулась весьма дорогостоящим фиаско. Поскольку тактическое преимущество простой «господствующей высоты» понималось отчетливо и повсеместно, летательные аппараты тяжелее воздуха были приняты на вооружение практически сразу же после появления. В 1914 году самолеты для наблюдения и корректировки артиллерийского огня имелись уже во всех серьезных армиях мира, а к 1918-му военно-воздушные силы уже достигли значительного размаха. К моменту заключения перемирия с Германией, 11 ноября 1918 года, британские ВВС имели в наличии 22 000 самолетов и 293 532 человек личного состава. Морские флоты тоже получили в свое распоряжение самолеты, в основном амфибии, с трудом запускаемые с палубы и поднимаемые на борт при приводнении; но первый настоящий авианосец был построен еще до конца войны.