Стратегия. Логика войны и мира

Напротив, репрессии по своей природе непрочны. Входя сами по себе в область стратегии, все их составляющие (пропаганда, полицейский контроль, внутренняя политическая разведка) непрестанно разъедаются теми же реакциями, которые они вызывают; репрессии разрушают сами себя и требуют постоянных дополнительных усилий, чтобы не скатиться к бессилию и не приводить к обратным результатам. Пропаганда опровергает саму себя по мере того, как вчерашние хвастливые заявления опровергаются нынешней реальностью; полицейский контроль с течением времени стремится к ослаблению именно потому, что режим кажется прочным, — и эта самоуверенность приводит к тому, что он начинает слабеть. Внутренняя политическая разведка действует успешно до тех пор, пока секретность не станет неотъемлемой частью любой оппозиционной деятельности, что подрывает ценность информаторов.

Однако при Сталине стабильность Советского Союза обеспечивалась высоко динамичными формами репрессий, которые преодолевали парадоксальную логику. Столь же эффективной была и пропаганда: если та или иная пропагандистская кампания (например, с целью представить Сталина законным преемником Ленина) достигала кульминационной точки своего успеха, то ей не позволяли опускаться до уровня бесплодных повторений. Ее сменяла новая пропагандистская кампания, призванная еще выше вознести Сталина. Так ко времени своей смерти Сталин шаг за шагом стал величайшим мыслителем и учителем всех времен и народов (все научные книги и статьи на любые темы, от гидродинамики до археологии, начинались с цитат из вождя), величайшим полководцем (он выиграл Вторую мировую войну, располагая лишь незначительной поддержкой) и величайшим созидателем во всей истории человечества (он превратил Советский Союз в рай на земле).

Что касается полицейского контроля, то ему не позволили скатиться до простой рутины, при которой остались бы без внимания социальные пустоты, где могла сформироваться оппозиция. Конечно, любое проявление оппозиции, словом или делом, замеченное или указанное информаторами, оборачивалось арестом, ссылкой или казнью. Но это была всего лишь реакция, и притом недостаточная. Сама по себе она лишь научила бы оппозицию прибегать к строгим мерам предосторожности. Вместо этого, дабы взять инициативу в свои руки, политическая полиция была использована для того, чтобы провести долгую череду «чисток» среди целых социальных категорий: сначала «кулаков», а потом и «середняков» (когда не хватало продовольствия); инженеров (когда пятилетний план не был выполнен); командного состава армии (когда военное строительство в 1930-х годах слишком усилило его); высших чинов самого НКВД (когда их власть стала слишком велика) и многих других категорий, больших и малых, вплоть до ботаников-генетиков и профессоров лингвистики; закончилось это, разумеется, евреями, массовая депортация которых едва не состоялась ко времени смерти Сталина в 1953 году.

Когда начиналась очередная чистка, политической полиции отдавался приказ — арестовать определенное число подозреваемых по заранее намеченной разнарядке. В некоторых случаях (например, репрессии верховного командования в 1937–1938 годах) эта разнарядка составляла довольно значительный процент численности всей категории. Следователи должны были обнаружить виновность практически всех подозреваемых, для чего в обычном порядке применялись пытки, чтобы выбить признания в несуществующей оппозиционной деятельности и в шпионаже в пользу иностранных держав. Иногда проводились широко освещавшиеся показательные процессы — но лишь в тех случаях, когда обвиняемые занимали важные позиции в обществе и притом готовы были дать признательные показания. Ссылка в лагерь была обычным приговором, хотя, если удавалось обнаружить малейшие свидетельства какой-либо нелояльности, пусть лишь на словах, то выносился смертный приговор. Иногда следствия не проводилось, осуществлялись только аресты, за которыми следовали массовые казни. В любом случае требовали отречься от арестованных всех, кто был хоть как-то связан с ними, включая коллег, сотрудников, учителей, однокашников, родителей, родственников, супругов и даже детей (дети, отрекавшиеся от своих родителей, превозносились как герои).