Стравинский

В голосе Ионы появляются металлические нотки, – Спрашивай. Что ты хотел узнать?

– Как-нибудь в следующий раз.

– Говори.

– Кроме шуток?

– Кроме.

– В этой истории мне не всё понятно до конца. Нас в чреве было только двое, так?

– Больше.

– Больше?

– Много больше.

– Сколько же, по-твоему, нас было?

– Целый народ. Вот ты говорил сегодня о народе. Одобряю и приветствую. Вот он, этот самый народ там был. Мы с тобой вместе с народом там были.

– Я никого не видел.

– Там были мы и весь остальной народ.

– Никого кроме нас не видел.

– Зверь вместительный, крупный зверь. Всех вместил.

– Прости, Иона, но ты действительно пьян. Прости меня за мои бестолковые вопросы, и вообще прости меня, если сможешь.

– Я не пьян.

– Вот и хорошо.

– Я никогда не пьянею.

– Нет?

– Нет.

– Я с тобой серьезно разговариваю, а ты дурака валяешь, прости.

– Я никогда не пьянею. Всякую ложь отринул – следовательно, говорю правду. Постарайся это усвоить, если хочешь со мной приятельствовать.

– Вообще-то я это и прежде знал, но вот сегодня показалось…

– Отринул.

– Уж и не знаю, что лучше.

– Отринул.

– Еще подумал, что-то здесь не так.

– Отринул.

– Еще подумал, Иона никогда не пьянеет, а тут вроде захмелел.

– Отринул.

– Еще подумал, разыгрывает меня, куражится.

– Отринул.

– Еще подумал, усыпить бдительность хочет. Будто бы усталость, недомогание, а на самом деле? Затаился, помалкивает. Бывают такие. Легкомысленным не был, а тут, вдруг шуточки. С чего бы? Неспроста, подумал.

– Отринул.

– Не томи, Иона! Скажи прямо, с какой вестью пришел? Что нам ждать?!

– На чем мы остановились?

– Не помню. – Голос Филиппа дрожит. – Ты сказал, что отринул.

– Что отринул?

– Не знаю, не помню. Твердо сказал «отринул». И повторил многократно.

– Кажется, говорили о народе.

– Затронули тему. Коротко.

– Да, это разговор важный. Может быть, самый что ни на есть важный разговор. Согласен?

– Как не согласиться?

– Ну, так продолжай.

– Как не согласиться?

– Продолжай.

– Что?

– Продолжай говорить, Филипп.

– А что говорить?

– Тебе виднее.

– Скажу прямо, леденею от ужаса. Сейчас умру.

– Не отвлекайся, пожалуйста. Возьми себя в руки. Ты это умеешь, я знаю. Прежде всего, ты должен привести себя в порядок. Пожалуйста, застегни верхнюю пуговку на рубашке, заправься, и мы продолжим.

Филипп машинально застегивает верхнюю пуговку.

Иона продолжает, – Вот, хорошо. Ты спросил, сколько нас было? Я ответил – целый народ. Порядок беседы должен соблюдаться. Согласен?

Филипп машинально отвечает, – Согласен.

– Или теперь новые правила?

– Какие правила? При чем здесь правила? Какой разговор? Какой народ? Ты намекни, что нас ждет, Иона. Мы же тебе не чужие. Мы тот самый народ и есть!

– Федот, да не тот.

– Скажи, беда?.. Пришла беда?

– Насколько я знаю, в правилах ничего не изменилось. Порядок остается прежним. Итак. Я сказал – целый народ. Продолжаем.

– Что?

– Преодолевая трудности и трусость, продолжаем беседу. Моя реплика – целый народ.

Филипп подавлен, – Что, что народ? Сколько это, народ? Не ведаю, что говорю. Что ты говоришь? Что я говорю? Что за вопрос? Что, народ? Сколько это, народ?

– Вся Ниневия. Дети, птицы, скот…

– Где, Иона? Где, где дети, птицы, скот?

– Кто?

– Дети, птицы, скот.

– Где дети, птицы, скот?

– Где дети, птицы, скот?

Иона задумывается на минуту, – В опасности, Филипп. В большой опасности, вот что. Спасать их нужно было каким-то образом, вот что. Или ты считаешь, я могу бросить вас в беде?

– Иона, я не понимаю. Я запутался.

– Возьми себя в руки. Раскис как баба. Не узнаю тебя, Филипп, честное слово. Скажу тебе правду. Ну, хорошо, откроюсь тебе, Филипп. Поучать – не моё. Хочешь поучений, нравоучений? Но это не моё. Никогда моим не было, хотя и приходилось. Видит Бог! О чем мы говорили? говорим? говорили? О ком, о чем ты просил рассказать тебе?

– О звере. Кажется, о звере.

– О ком?

– Не знаю, не помню. Господи, я уже не знаю о чем говорить, спрашивать. Ни о чем. Пустота. Прорва. Позволь мне выпить?

– Зачем спрашиваешь? Разве не ты хозяин? Разве ты у меня в гостях? Разве не я у тебя в гостях?

– Вопросы, вопросы, – Филипп залпом осушает свой бокал.

Иона просит, – Не напивайся, пожалуйста.

– Не буду.

– Очень тебя прошу.

– Не буду.

– Иначе я встану и уйду. Навсегда.

– Нет, нет.

– Продолжаем. На мой взгляд, разговор становится все более содержательным. Как тебе кажется?

– О, да.

– Воспоминания, размышления, все такое. Тепло.

– Тепло?

– Да, мне нравится. Я даже увлекся. Сначала казалось разговор никчемный. Ни о чем. Какие-то жалобы, подозрения, всеобщая беспомощность, суета, дребезжание, мелочность, всеобщая возня, неразбериха, тлен и упадок. Но теперь, когда сам немного опьянел – увлекся. Хорошее у тебя вино, Филипп. Пьяное, но хорошее. Такой букет – редкость. Такое послевкусие – редкость. И хмельное. Очень хмельное вино. – Выпивает. – Захмелел немного.

– Захмелел?

– Немного.

– Захмелел-таки?

– Между нами?

– Разумеется.

Иона смеется, – Между нами, пьян в хлам.

На лице Филиппа занимается улыбка, – Иона! Захмелел. Вижу. По глазам вижу. Корнея бы сюда. Захмелел! Радость-то какая! Ай, да Иона! Ну, Иона. Разве так можно?

– Как?