— Нарина может. Пошли на выручку.
Я поднялся и схватился за полку, чтобы удержать равновесие. По башке стукнул какой-то фолиант. Тивор заржал.
Шатаясь, мы двинулись к комнате пифии, оглашая спящий замок громким смехом. А, плевать. Один день в году я могу позволить себе это мальчишество. Один день в году я могу притвориться.
— Ты первый, — шепнул оборотень, открывая дверь и проталкивая меня внутрь. Вообще, таинство обряда нарушать нельзя, но кому есть до этого дело? Вот только никакого обряда, судя по всему, и в помине не было.
— Что… — начал волк, не понимая моей заминки.
Пришлось чуть сдвинуться в сторону, чтобы Тивор тоже смог увидеть живописную картину. Не знаю, как у него, а вот у меня челюсть отвисла.
Нарина, свернувшись клубком, дремала на груди у Белого. Тот же рассеянно смотрел в окно.
— Лист, — зашипел я.
— Тихо! — шикнул мальчишка в ответ, аккуратно вставая. Нарина завозилась, что-то пробормотала про девочек в мальчиках и глубоко вздохнула. Белый накрыл мелкую одеялом и направился к нам, застывшим на месте. — Пошли пить.
— А…
— Пошли-пошли, — парень мягко, но настойчиво вытолкал нас за дверь.
Затем заглянул в комнату к послушницам.
Путь к кабинету прошел в ошарашенном молчании.
— Она тебе… — начал Тивор, как только закрылась дверь.
— Я же говорил.
— А…
— Хочу тигриной водки, — оборвал его Белый.
— Есть гномья, — указал я на еще не початый графин. Страж пожал плечами, плеснул в бокал и осушил его одним глотком. — Что это было?
— Она не стала мне предсказывать, как и предполагалось. Не смогла, — Лист катал в бокале остатки чуть сероватого алкоголя. — И расстроилась.
— Расстроилась? — тупо переспросил Тивор.
Страж оторвался от своего занятия и зло посмотрел на нас.
— Да, мать твою, это что, так странно или удивительно? — новенький налил себе еще. — Раз Нарина пифия, то что, не может расстроиться?
— Тихо, не заводись, — я примирительно поднял руки.
— Девчонка расстроилась, расплакалась. Так щенки скулят и те… кого пытают, — Белый передернул плечами, словно от холода. — Пришлось успокаивать, а потом она уснула.
— Не воспринимай так остро, — посоветовал я, — Нарина — сумасшедшая.
— Еще бы не будешь тут сумасшедшей, служа суке-богине, каждый день просматривая сотни, тысячи вариантов чужих судеб и физически оставаясь ребенком с опытом тысячелетий, — парень снова залпом осушил бокал.
— Такова ее судьба, — тихо ответил Тивор.
— Я что, спорю?! — окрысился Белый.
— Не рычи, мы ничего не можем сделать, — все-таки какой Лист еще мальчишка. — Лучше выпей. Нам тоже мерзко.
Распитие продолжилось в тишине. От слов Листа лучше уж точно не стало, а поэтому напивались мы вдвойне активнее. Через пол-оборота Белый перестал смотреть на нас, как на врагов, и тоже пьяно смеялся над глупыми, иногда похабными шутками.
Еще через пол-оборота Черный, развалившись на полу, пьяным голосом затянул какую-то песню. Петь у него не получалось, но он старался, отчего Лист периодически морщился.
— Не нравится — пой сам, — закончив, буркнул Тивор.
— Да без проблем, ща… — Белый развернул пространственный мешок и на пять лучей закопался в нем. Потом разочаровано вздохнул: — Не понимаю…
— Не это ищешь? — я протянул его же смеллу. — Ты оставил инструмент у меня, когда Влада петь пыталась.
Лист непонимающе захлопал своими девчачьими глазищами.
— Когда выходные просил. Красивая, кстати.
Еще один непонимающий взгляд.
— Смелла. Не Влада.
— А чем тебе Влада не угодила? Она же хорошенькая, — возмутился с пола Черный.
— Инструмент лучше.
Я смотрел на изящный гриф, на струны, на плавные изгибы и до ужаса тонкие, длинные, практически женские пальцы в оранжевых перчатках. Во! Допился! Это же Лист, он вообще весь длинный. Хотя кто бы говорил.
— Это подарок, — пьяно икнул мальчишка.
— Любовницы? — засмеялся Тивор.
— Ага.
Довольная, практически блаженная улыбка расплылась на лице у Белого. Он тронул струны, наигрывая незнакомую, но какую-то заводную мелодию, притоптывая в такт ногой. Я последовал примеру Черного и растянулся на полу, подложив под голову руки.
Я дрался вчера с драконом,
Сегодня мочил поганого тролля.
В студеную ночь,
Чтоб принцессе помочь,
Я тихо крадусь вдоль забора.
Мое имя гремит, моя шпага летит
Во врага, все сметая преграды.
И нет в том вины,
Что лишь блики луны мою освещают отвагу.
Но я так устал, так хочу на привал,
И так дико болит моя шея.
Я всю жизнь получал, никогда не скучал,
И так хочется стать чуть мудрее.
Но вновь фортуны виток, мне под ребра клинок,
И давно бы пора удавиться.
Но я же герой — смысл жизни такой,
И лишь остается напиться.
И лишь остается напиться.
— Хорошая песня, — зааплодировал Черный.
— Мне тоже нравится, — кивнул Лист, усмехаясь и наигранно раскланиваясь.
Мы налили еще по бокалу, вечер продолжался. У мальчишки оказался хороший голос. Чистый, низкий, он пробирал до костей, и, как ни странно, мир уже не казался таким поганым, а совсем даже наоборот. Меня практически отпустило.
Как-то незаметно мы прикончили второй графин, и Тивор, проворчав что-то про забулдыг, отправился к себе, мы с Белым прыснули со смеху.