Стрекоза

– Ну вы же повторяли вслух именно этого автора, вот и розыгрыш был подгадан под него. Назови вы Вергилия, ничего бы не получилось или им пришлось бы как-то вас подтолкнуть к тому имени, которого они ждали.

– Ну допустим, – смилостивился Фантомов и громко чихнул над табаком, выбитым из трубки и собранным на газете небольшой кучкой. Крошки табака мелким веером вознеслись в воздух и, как снежинки, вскоре упали на безупречную полировку столика.

– А машинка? Могла ли быть у девицы печатная машинка? – продолжал допытываться Витольд. – Вы помните, кто это был? То есть кто, кто, какая девица записала слова на бумажку?

Фантомов нахмурил лоб, пододвинул к себе ажурную корзину для бумаг и, сложив кучку табака в конверт из газеты, стал методично загибать все углы конверта так, чтоб табак не просыпался. Сейчас он был похож на хитрого продавца восточного базара, который нарочно тянул с последней ценой на товар, чтобы помучить покупателя, с которым прежде долго торговался.

– Девица, девица… – тянул он с ответом. – Какая же девица… Ну как же, – потом добавил он, выкинув наконец газетный конверт в корзину, – кажется, припоминаю… Ну да, Кувыкина Тамара Леопольдовна, да-да, Тамара Кувыкина, из приличной семьи, папаша ее был знатный судмедэксперт…

«Ну-ну, вот-вот, – радовался Витольд, – постепенно ниточка потянулась, и клубок стал распутываться!»

– Да-с, неплохо училась даже, по анатомии особенно, исправно мертвецкую посещала, память у нее была отменная на названия костей, мышц. Да-да, и прозвище ей смешное, хе-хе, дали – os pisiforma, хе-хе, потому что все про эту кость у доски забывали, а она с переднего ряда и подсказывала, громко так шипела «Оs pisiformе, оs pisiformе», хе-хе-хе, но с третьего курса ее отчислили за хвосты-с, замуж вышла и учебу забросила.

– Да бог с ней и с ее учебой, – нетерпеливо перебил Штейнгауз, – могла ли она иметь машинку?

– Вот этого я как раз, голубчик, не знаю, может, могла, а может, и нет. Зачем девице этакая премудрость?

– Ладно, оставим это, мы уже и так продвинулись в нашем расследовании, – заключил Штейнгауз. И на удивленное выражение лица Фантомова начал быстро перечислять: – Мы определили, что за столом было немного людей, значит, степень вероятности превышает степень частотности выпадания других вариантов, а это подталкивает нас к тому, что это вполне мог быть розыгрыш. К тому же Кувыкина Тамара Леопольдовна, девица из приличной семьи по прозвищу os pisiforma, вполне могла иметь доступ к инструменту, имеющему в нашей истории ключевое значение.

Витольд продолжал ходить взад-вперед по комнате, загибая пальцы. Фантомов не хотел дымить в гостиной и просто вдыхал сильный запах табака, идущий от корзины с мусором и его трубки.

– Ну а третий мой вопрос, – вспомнил Витольд, – третий – мог ли слышать кто-нибудь, как вы повторяете цитаты из Вергилия?

– Из Горация, – невозмутимо поправил Фантомов.

– Да-да, из Горация, – смутился своей невнимательности Штейнгауз и потянул узел галстука.

– Да отчего же нет? – против ожидания благодушно отозвался Фантомов, потирая руки и поглядывая украдкой на часы. – Аудитории были рядом, двери могли быть не заперты, а я повторял цитаты прилежно – возможно, и громко и так, что в соседних было слышно. Латынь, знаете ли, имеет такое свойство – ее хочется не тихо читать про себя, а громко декламировать, прямо атавизм какой-то – будто все мы когда-то на ней уже разговаривали на форумах Нерона или в стенах Пантеона.

– Ну вот! – Витольд всплеснул от радости руками. – Они вас разыграли! Иначе и быть не могло!

– А зачем? – Фантомов задал вопрос, который был Штейнгаузу очень неприятен, так как на него еще больше, чем на все другие, не было однозначного ответа.

– Ну затем, чтобы напугать вас, посмеяться над вашей самоуверенностью, да и просто чтобы разыграть вас, для смеха, представляя, как вы испугаетесь, прочитав слова по-латыни.

– А если бы я не прочитал?

– Ну так и розыгрыша бы не было, а все-таки попытка бы состоялась. Поймите, есть люди, которым весело просто думать о том, как они кому-то насолили, и им не требуется обязательно быть свидетелями состоявшегося глумления.

Фантомов молчал. Видно было, что он устал, ему хочется курить и что визит гостя и его рассуждения явно затянулись.

Он вздохнул, и устало проговорил:

– Пойдемте, я вас провожу, голубчик, вы не думайте, я вас не выпроваживаю, просто вам, как и мне, спать пора, а не заниматься разгадкой старинных историй…

Но Витольд и сам уже хотел скорей домой, он проголодался, но был счастлив, что разум все-таки торжествует над иррациональным, и от этого у него была во всем теле такая приятная тяжесть, как если бы он весь день гонял голубей во дворе отцовского дома или убирал снег во дворе широкой лопатой в далеком снежном городе, гостя у двоюродной сестры отца. Тут он вспомнил про Людвику, про Глафиру и тоже засобирался.

Доктор накинул на свое экзотическое одеяние темный плащ, обернул холеную шею теплым шарфом, взял трубку, и они вышли во двор.