Стрекозка Горгона. 1828 год

– Да-с, Лапин… – потянул Лужницкий озабоченно и сочувственно. – Получается, Вы всерьёз влипли. Девочка-сирота, да ещё и богата… Если обитает в Смольном, значит, совсем наивна и неопытна. Трудно ей одной придётся… Как только узнают, что юная особа с хорошим приданым появилась, да как начнут возле неё свахи и маменьки крутиться, интриговать, жди беды… Наблюдал я за такими созданиями, видел, как их столичное общество, трубящее о своей высоконравственности, губит. Да-с… для сироты да к тому ж бывшей смолянки замужество – единственное спасение. Не за Вас, так за старика какого-нибудь выйти придётся, чтобы сплетен избежать…

– Что-то Вы, Всеволод Аркадьевич, об обществе негативно отзываетесь, – неодобрительно покачал головой Сухнен.

– Ах, Иван Оттович, Вы ж себя целиком службе посвятили, только армию и знаете, а я и там, и тут бываю… Не понаслышке знаю-с… – покачал головой Лужницкий вроде бы виновато, но во взгляде его было больше кокетства, рисовки светского волокиты, чем признания вины. Жест его как бы говорил: поймите, разве ж я хуже других? Нисколько! Я рад бы вести себя иначе, но, боюсь, общество не поймёт. Все таковы.

– И всё-таки крутитесь там да за дамами-распутницами волочитесь! – укорил его полковник.

– Что поделать? Я воспитан сим обществом. Вижу недостатки, но сам таков: плоть от плоти… Может, не поверите, удовольствие получаю! Чем стервознее женщина, тем больше во мне желание завоевать её!.. Ежели Вы, господин Лапин, не опасаетесь, то я с радостью бы с Вашей невестой познакомился. Когда она из Смольного выйдет?

– И зачем Вы желаете познакомиться с этой девочкой, Всеволод Аркадьевич? Надо ли Вам это? – с недоверием спросил Бегичев, делая упор на слово «Вам».

– Владимир Васильевич, думаете, что я могу быть опасен юной девице? – переспросил Лужницкий, вздохнул покорно, улыбнулся примирительно. – Зря, зря. Я ж объяснил, что не привлекают меня юные и наивные создания. Когда и одного намёка, улыбки достаточно, чтоб сердечко юное растопить, мне и самому неинтересно. А вот дама с историей, которой не впервой признания в любви слышать – другое дело. Эти меня заводят, кровь при виде такой штучки бурлить начинает!.. Поручик за свою невесту может быть спокоен.

– Хмм… Да, как бы себя ни оговаривал Всеволод Аркадьевич, я тоже считаю, что барышням он не опасен. – Граф Сухнен многозначительно похмыкал, подумал и вынес вердикт. – Что ж, поручик, я даю согласие на Вашу женитьбу, думаю, и офицерское собрание меня поддержит…

Глава 7

Ольге Сергеевне сообщили об этих планах, хотя было ясно, что она не успеет вернуться из-за границы. Но что делать? Со свадьбой надо было спешить. В Петербурге у старшей дочери гостила дальняя родственница Стрешнева Варвара Борисовна, и Александр Петрович пригласил её помочь. Та не отказалась, а поскольку мало знала столицу, попросила подсобить свою сватью Елизавету Никитичну. И две дамы принялись хлопотать: к офицерам полка приезжали, с Анастасией Павловной советовались, решали, как свадьба пойдёт, кто будет посажёнными отцом да матерью, кто дружкой (иль по-модному – шафером), и дом готовили, и музыкантов искали, и платье молодой подбирали, и об угощении думали…

Через день после выхода Тани из Смольного они с Сержем обручились. В сопровождении Александра Петровича, Анастасии Павловны и кузенов, Варвары Борисовны с дочками съездили в церковь, торжественно обменялись три раза кольцами, что были освящены возложением на Святой Престол. Многие молодые выбирали для обручения золотые кольца и для жениха, и для невесты, однако Александр Петрович посоветовал сыну придерживаться старины, и заказать для себя кольцо золотое, а для невесты серебряное. Золотое в брачном союзе символизирует солнце, свету которого уподобляется муж, а серебряное – луну, что сияет лишь благодаря отражению солнечного света, оно для жены. Танюша об этом правиле не слыхала, но ничего обидного в том, чтобы быть отражением мужа (отражением самого лучшего, умного, прекрасного любимого Серёженьки!) не увидела. Тем более, раз это старинный обычай, бабушке должно понравиться, что они его соблюдают. После обручения был небольшой ужин. Танюша с утра послала записку своей классной даме Екатерине Дмитриевне, и та отпросилась из института. Она была единственной не родственницей на их небольшом семейном торжестве. Екатерина Дмитриевна радовалась, глядя на воспитанницу, чувствовала, что та поступает правильно, однако не знала, говорить ли о её замужестве в Смольном. Представила, каким будет ужас на лице инспектрисы Юлии Эдуардовны. Та совсем недавно устроила скандал Елизавете Чижевской за то, что девица посмела у всех на виду поцеловать старшего брата, вернувшегося с Кавказа, исключить «распутницу» из института требовала. И что эта и другие дамы скажут, узнав о скоропалительной свадьбе? Директриса-то знала, по какой причине Телятьева выпускается раньше, но не торопилась никого оповещать, ибо характер своих строгих преподавательниц ей тоже был известен.

Глава 8