Стрела Кушиэля. Битва за трон

Лошадей на всех не хватало, но, к моему удивлению, Грайне отыскала меня в толпе и пригласила на свою боевую колесницу, которую переправила через Проливы, не смотря на все трудности и опасности. Я не стала отнекиваться и с радостью приняла ее предложение. Та поездка на колеснице стала для меня первой и последней, поскольку ни малейшего удовольствия не доставила. Колесница подпрыгивала и кренилась на ухабистой дороге так, что стучали зубы. Но даже нещадная тряска не помешала мне поразиться мастерством, с которым Грайне правила упряжкой: ноги напряжены, поводья в одной руке, а другая свободна, чтобы при необходимости быстро схватить копье или меч. Большая часть армии маршировала вдоль Рейна; из всей флотилии прихватили всего несколько кораблей. Непросто было выгребать против течения, но гребцы упрямо работали веслами, а ветер ровно дул в спину, надувая паруса.

Так мы и продвигались: пешком и верхом, на колесницах и на кораблях, словно могучей косой проходясь по прибрежным землям. В нескольких деревнях, которые случилось миновать, аззалианские крестьяне разглядывали нас с подозрением – видимо, боясь круитов, но из гордости не выказывая свой страх открыто. С помощью Жослена и Квинтилия Русса я по возможности успокаивала местных, хотя, наверное, их ввергали в еще большее замешательство учтивые словеса, лившиеся с губ куртизанки со Двора Ночи, путешествующей в компании разрисованных синим варваров.

Но крестьяне были понаслышаны о войне и делились с нами новостями; в каждой деревне имелось народное ополчение – крепкие мужики, вооруженные кто чем, зорко следили за рекой, высматривая, не появятся ли на том берегу скальды и не попытаются ли наладить переправу. А на вопрос об армии Аззали, нам указывали на восток.

Два с половиной дня мы шли, и шли, и шли, по ночам забываясь беспробудным сном. А посреди третьего дня вернулись гонцы Русса. Парни Федры примчались сломя голову, приняв от ангелийцев свежих лошадей, но отказавшись смениться.

Признаюсь, сердце мое затрепетало, когда вдали показались всадники с развевающимися на ветру флагами: лебедем Дома Курселей и моим собственным курьезным гербом – стрелой Кушиэля. Я вцепилась в руку Грайне, и та направила колесницу навстречу конникам. Квинтилий Русс подоспел в авангард как раз вовремя, чтобы встретить гонцов.

– Милорд адмирал! – выкрикнул командир маленького отряда хриплым голосом. – Флот идет за нами!

Он указал на реку, где из-за широкой излучины Рейна один за другим выходили корабли – к нам спешил королевский флот с поднятыми флагами, и на каждом красовался лебедь. Гребцы работали столь усердно, что всадники едва опередили наше подкрепление.

Тогда я поняла, что, должно быть, чувствовали круиты, увидев наш одинокий флагман у своих берегов. Разразившись восторженными выкриками, солдаты поспешили на берег, где принялись ловить брошенные с судов тросы.

На подмогу прибыло больше тридцати боевых кораблей, над рекой закачался лес мачт. Радостный Квинтилий Русс выкрикивал приказы на чудовищной мешанине языков, руководя погрузкой армии. Когда все воины взошли на суда, те заметно осели. Гребцам пришлось потрудиться, чтобы развернуться и двинуться против течения, но удача нас не оставляла: попутный ветер надувал паруса, помогая налегавшим на весла.

«Хозяин Проливов держит слово», – думала я, стоя на носу и глядя на реку.

Устроив лошадей и разместив свою колесницу, Грайне ко мне присоединилась. Мы плыли на адмиральском флагмане. С соседнего корабля что-то прокричал Имонн, привлекая наше внимание. Грайне громко ответила своему близнецу, смеясь и посылая воздушные поцелуи. Глядя на них, я невольно улыбалась.

– Нам никогда не удастся в полной мере отблагодарить далриад за все, что вы сделали, – сказала я Грайне.

Та посмотрела на Друстана, внимательно слушавшего Квинтилия Русса.

– Вы помогли нам занять место в истории, о которой барды будут петь детям наших детей, – возразила Грайне, кладя руку себе на живот и загадочно улыбаясь. – Такова заветная мечта всех далриад. Даже Имонн глубоко в душе мечтает о том же. – Она обняла меня. – Мы слышали о том, какая судьба постигла твоего друга. Сочувствую. Он был смел и весел.

– Спасибо, – тихо отозвалась я, глаза вновь обожгли слезы. Ах, Гиацинт.

Никогда не забуду проявленную Грайне доброту. Многим людям неловко видеть чужое горе, они сторонятся несчастного, боясь сказать что-то невпопад. Могу заверить, что утешение никогда не бывает неуместным. Доброе слово, рука поддержки… всегда принимаются с благодарностью. Грайне-то об этом хорошо знала, поскольку ее проницательность и доброта даровали ей понимание того, в чем нуждаются сердца окружающих.