Стрела над океаном

Наш собеседник говорил об огромной заботе партии и правительства о далеком крае — заботе, нашедшей свое отражение и в Постановлении 1957 года по дальнейшему развитию экономики и культуры народов Севера. Говорил о том, что коряки, чукчи, ительмены, эвены, населяющие Корякский национальный округ, стоят теперь, как и весь советский народ, в рядах строителей коммунизма. Он рассказывал, как быстро и успешно развиваются здесь рыбная промышленность, оленеводство, пушной промысел. Еще не так давно коряки не имели никакого представления о сельском хозяйстве, а теперь они выращивают отличные урожаи картофеля. Корякские колхозники приобретают тракторы, автомашины, рыболовные суда, осваивают всю эту технику. В большинстве рыболовецких национальных колхозов есть свои капитаны, механики, мотористы, засольные мастера, слесари, токари, электрики, шоферы. А сколько построено новых школ, больниц, клубов, библиотек, бань, пекарен, столовых!.. Большинство семей рыбаков, оленеводов, охотников живут в светлых, просторных — домах. Дымные юрты уходят в безвозвратное прошлое… Средний заработок рыбака в колхозе «Ударник» составил в 1959 году без малого пятьдесят тысяч. А в колхозе имени XX партсъезда — почти сорок пять тысяч рублей. К концу текущего года этот колхоз будет иметь не менее двадцати пяти миллионов рублей валового дохода…

— Вы, я вижу, записываете цифры, которые я вам сказал, — проговорил он, улыбаясь. — Цифры, конечно, любопытная и убедительная вещь! Но вы увидите нашу жизнь и, хотелось бы думать, поймете ее содержание — ее устремленность к еще лучшему будущему!..

НА БОРТУ КОРАБЛЯ

ТРАНСПОРТНАЯ ШХУНА

…Нам сильно повезло: вскоре после приезда удалось попасть на борт небольшой транспортной шхуны, направлявшейся на Командорские острова — в Алеутский район, один из наиболее удаленных и труднодоступных районов Камчатской области.

С них-то, с далеких Командоров, и началось знакомство с неведомым краем…

* * *

В конце июля 1888 года Чехов плыл на «паршивеньком», по его словам, грузовом пароходе «Дир» из Сухума в Поти.

В письме к брату Михаилу он писал:

«Воняет гарью, канатом, рыбой и морем… Слышно, как работает машина: «бум, бум, бум»… Над головой и под полом скрипит нечистая сила… Темнота качается в каюте, а кровать то поднимается, то опускается…»

Ночью Чехов вышел на палубу. И тут с ним приключилось «маленькое недоразумение», доставившее ему немало мучений: полминуты он был убежден, что едва не погубил пароход. Потом Чехов рассказывал брату: во время качки, чтобы не упасть, он ухватился за что-то, что сдвинулось в сторону. Это был телеграф машины. Чехов хотел поставить его на прежнее место и не сумел. А тут вдруг зазвонил колокол, на палубе началась беготня. Оказывается, «Дир» чуть было не столкнулся с другим пароходом…

Все это очень понятно. Неловкое чувство растерянности, боязни сделать что-то не так, схватиться за то, за что не положено хвататься, встать там, где не положено стоять, томило нас, сухопутных людей, некоторое время на борту корабля. Досадно было ощущать себя инородным телом, вдруг вклинившимся в четкую, размеренную морскую жизнь.

Устав стоять, я присаживался, подстелив газетку, на чугунные кнехты как раз в ту самую минуту, когда на них собирались накинуть петлю мокрого каната. Осторожно сползал я с палубы вниз по почти отвесному скользкому трапу и тут же начинал судорожно торопиться: за спиной слышался нетерпеливый топот матросских бутс. Я не успевал по команде, переданной по радио, задраить с нужной быстротой иллюминатор в кают-компании — и меня, как и диванчик, на котором я было прикорнул, окатывали холодные струи — палубу мыли водой из шланга.

Все это, конечно, скоро прошло. Не так уж трудно оказалось приспособиться, «притереться» к корабельной жизни. Помогло и душевное отношение моряков. Нам было хорошо на маленьком кораблике, в братстве простых и мужественных людей, по которым невольно хотелось равняться…

* * *

В кают-компании рядом с аптечкой и репродуктором висит в полированной рамке «портрет» нашего корабля.

Острый нос его взнесен над громадой травянисто-зеленой волны, пышно, с избытком изукрашенной белейшим кружевом пены. Грозные свинцовые тучи клубятся над невысокой мачтой. Вид у кораблика весьма решительный, даже по-своему величественный. Никакие, мол, штормы (моряки говорят — шторма) мне не страшны! И это — святая правда. Художник, он же механик корабля, нисколько не польстил ему. В самые свирепые осенне-зимние штормы корабль идет в океан.