Стрела Времени

Крис, все так же дрожа, забрался обратно под навес. Похоже, что он был ранен в плечо: на одежде виднелось большое пятно засохшей крови. Девушка помогла ему расстегнуть камзол, он сморщился и закусил губу. Кейт осторожно задрала его полотняную нижнюю рубашку и увидела, что всю левую сторону груди покрывает огромный уродливый фиолетово-черный синяк, отливавший по краям желтизной. Видимо, его оставило копье, сбросившее беднягу с коня.

Seeing the look on her face, he whispered, “Is it bad?”

“I think it's just a bruise. Maybe some cracked ribs.”

“Hurts like hell.”

Увидев, как изменилось ее лицо, Крис прошептал:

— Что, так плохо?

— Я думаю, что это просто ушиб. Хотя, возможно, есть и трещины в ребрах.

— Чертовски болит.

She slid the shirt over his shoulder, exposing the arrow cut. It was a slanting two-inch tear across the skin surface, caked with dried blood.

“How is it?” he said, watching her face.

Она оттянула широкий ворот рубашки с плеча Криса; показалась оставленная стрелой рана: косой порез в пару дюймов длиной, покрытый толстой коркой запекшейся крови.

— Ну как? — спросил Крис, внимательно следивший за выражением ее лица.

“Just a cut.”

“Infected?”

“No, it looks clean.”

— Просто порез.

— Инфицированный?

— Нет, с виду чистый.

She pulled the doublet down farther, saw more purple bruising on his back and his side, beneath his arm. His whole body was one big bruise. It must be incredibly painful. She was amazed that he wasn't complaining more. After all, this was the same guy who threw fits if he was served dried cepe mushrooms instead of fresh ones in his morning omelette. Who could pout if he didn't like the choice of wine.

Она приподняла рубаху сзади и увидела огромный синяк на спине Криса и еще один на боку, под рукой. Вообще-то все его тело представляло собой один большой ушиб. Он должен был испытывать сильную боль. Кейт была поражена тем, что он больше не жаловался. В конце концов, это же был тот самый парень, который мог закатить истерику, если на завтрак ему подавали омлет с сушеными, а не свежими грибами И мог всерьез обидеться, если ему предлагали вино, которое он не любит.

She started to button up his doublet for him. He said, “I can do that.”

“I'll help you...”

“I said, I can do it.”

Она стала застегивать его камзол, но Крис остановил ее:

— Я и сам могу с этим справиться.

— Я помогу тебе...

— Я же сказал, что справлюсь сам.

She pulled away, held her palms up. “Okay. Okay.”

“I have to get these arms moving, anyway,” he said, wincing with each button. He did them all up by himself. But afterward, he sat back against the wall, eyes closed, sweating from the exertion and the pain.

Кейт убрала руки.

— Ладно, ладно...

— В любом случае мне нужно заставить руки двигаться как следует, — объяснил Крис.

Хотя он непроизвольно морщился и с каждой пуговицей ему приходилось буквально бороться, он застегнул их все до одной. Но потом откинулся к стене в изнеможении, закрыв глаза; от усилий и боли его лоб покрылся крупными каплями пота.

“Chris...”

He opened his eyes. “I'm fine. Really, don't worry about me. I'm perfectly fine.”

And he meant it.

She almost felt as if she were sitting next to a stranger.

— Крис...

Он открыл глаза.

— Я в полном порядке. Не волнуйся за меня. Я совершенно здоров.

И он говорил правду.

Кейт внезапно показалось, будто рядом с ней сидит совершенно незнакомый человек.

When Chris had seen his shoulder and chest—it was the purple color of dead meat—his own reaction had surprised him. The injury was severe. He expected to feel horrified, or frightened. But instead, he felt suddenly light, almost carefree. The pain might be making him gasp for breath, but the pain didn't matter.

Когда Крис увидел свое плечо и грудь — грудь была фиолетовой, цвета лежалого мяса, — он сам удивился своей реакции. Травма была серьезной. Он думал, что почувствует испуг, снова задрожит. Но вместо этого он ощутил в себе облегчение, чуть ли не беззаботность. Боль могла затруднять ему дыхание, но она не имела значения.

He just felt glad to be alive, and facing another day. His familiar complaints, his cavils and his uncertainties seemed suddenly irrelevant. In their place, he discovered that he had some source of boundless energy—an almost aggressive vitality that he could not recall ever experiencing before. He felt it flowing through his body, a kind of heat. The world around him seemed more vivid, more sensuous than he could remember before.

Он просто радовался тому, что жив и видит наступление нового дня. Его привычные жалобы, капризы и неуверенность в собственных силах внезапно показались совершенно неуместными. Вместо них он обнаружил в себе какой-то источник безграничной энергии — почти агрессивной живучести; он не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал подобное состояние. Он чувствовал, как разливается она по его телу, подобно своеобразной лихорадке; мир вокруг казался ярче, более открытым для эмоционального восприятия, чем прежде.