Стреляйтесь сами, Мазепа

Громыхайло в это время обогнул угол избы. Человеком он был бывалым, потому сразу присел и осмотрелся. Двор был пуст. Только телега с задранными вверх оглоблями и груженная, как-будто, сеном, чернела у сарая. К ней, не долго думая, урядник и двинулся. И тут где-то совсем близко звякнуло-ёкнуло пустое ведро. Громыхайло сдёрнул с плеча винтовку. «Кто здеся?» – передёрнул затвор. Но ему никто не ответил, хотя в непроглядной за телегой темноте явственно слышался хруст снега – кто-то торопливо удалялся за хлев. Урядник нырнул под оглобли, и, ещё никого не видя, осевшим вдруг голосом скомандовал: «Стой! Стреляю!» И только когда в метрах двадцати от себя услышал: «Не надо, не надо, дяденька», рассмотрел человека. Подскочив к нему, он рванул его за высокий воротник полушубка. «Баба что ли?» – обомлел вначале, но потом глухо зарычал:

– Чего тут делаешь? Кто такая?

Танечка плаксиво объяснила. Громыхайло, опять же за воротник, приблизил её лицо к своему и вгляделся: «Чисто сопля зелёная, на революцинерку, вроде, не похожа, – решил про себя и замахнулся прикладом, – А ну, пошла отседова, дура». И видя, что девка, видимо, парализованная страхом, не шевелится, ударил её. Танечка упала, но поднялась и, прихрамывая, утащилась за колодец.

Громыхайло матюгнулся и вернулся к телеге. Зарывшись в сено, тоскливо стал думать о своей, давшей трещину, судьбине. И когда от сарая вдруг донеслась до него многоголосая брань, он не сразу понял, что происходит. «Спишь, подлюга!» – вырос перед ним Чернолобов и тяжёлым ударом повалил вскочившего урядника на снег.

– Где они? – орал пристав, – Почему не стрелял? Отвечай!

– Дык, что случилось-то, ваше благородие? Ей богу, никого не видал, – утёр окровавленную губу Громыхайло, – Девка одна только и топталась тута с ведром, за водой приходила. Соседка. Так прогнал я её. А чужих, как есть мне провалиться, ни одного не замечено!

– Что за девка? За какой водой? Вахмистр, а ну проверь соседей и давай ту девку сюда.

Через несколько минут вахмистр доложил, что девок в соседнем доме отродясь не бывало, у хозяев едино лишь два сына законных имеется и оба не женатые ещё.

– Так! – зловеще зашипел Чернолобов и спросил топчущегося неподалёку филёра в куцем пальтишке, – Точно трое их было?

– Вот как вас сейчас вижу – трое: баба в платке и двое мужеска полу, один постарше с бородкой, другой – молоденькой ещё, – перекрестился «топтун».

– Так, – ещё раз протянул пристав, – Девку, выходит, эта размазня пожалел и отпустил, а те двое, значит, в овраг сиганули, – и похлопал по плечу урядника, – Теперь тебе, сволочь, точно небо через решётку разглядывать. Ты, вахмистр, осмотри здесь всё ещё раз, да хорошенько дом переверни, а я в управление с докладом.

И уже в кошевке снова ударил урядника:

– Если лишат меня должности, заказывай по себе панихиду, морда квашеная!

В управлении несмотря на поздний час, было многолюдно. В плохо протопленных коридорах толпились просители и лица преданные правительству, сновали чиновники ведомства с бумагами. Оставляя на полу грязные следы, разносили к печам дрова истопники, полицейские чины выводили из кабинетов дознавателей задержанных, а у отдела наружного наблюдения негромко переговаривались какие-то невзрачные личности. Было холодно. Дежурный офицер поинтересовался, указывая на Громыхайло:

– А этого зачем сюда притащил? К награде представлять? Ну-ну. Мазепа тебе в пояс поклонится. Из начальства, к сожалению, сейчас никого. Если Дедюхин устраивает, шагайте к нему.

Заведующий отделом наружного наблюдения, выслушав пристава, укоризненно покачал головой и попросил пригласить урядника. Осмотрев служителя с разбитой губой, усмехнулся и приказал тому присесть за стол:

– Опиши-ка мне подробно, голубок, отпущенную тобой девицу. Сколько годиков ей? Толста, худа? Нос у ней, брови какие?

– Так я грамоте ить тихо знаю, да и темно было, – замялся Громыхайло. – Как я у ей нос-от разгляжу? В тулупе она. Ну. Молодая. В голос ревела. Соседкой сказывалась. Я б ни в жизнь, знаючи-то. А так чего? Э-э… Хроменькая. Эдак вот ногу тащила, – показал, встав со стула. – И ведро у ей было. Чего теперь со мной-то, ваше благородие?

– Обожди за дверью, – приказал ему Дедюхин и недовольно глянул на Чернолобова, – Эх, Василий Петрович, любишь ты своевольничать. Кто тебе команду давал дом штурмовать? Всего и было-то велено за юнцом посмотреть и не пугать его до времени. Почему никого в известность не поставил? Чего такого «шушер» мой высмотрел в доме, что ты туда с командой наскочил? Бомбы там мастерили? Или людей на куски резали? Кому и о чём сейчас докладывать?

– Но твой «прилипала», Тихон Макарыч, бросился ко мне с сообщеньем, будто слышал через окно, как подозрительные лица намечают дело чьего-то убийства. Вот я и… а если б они…