Стрелок

Они вышли из дальних ворот постоялого двора и вновь отыскали расплывшиеся, затертые колеи почтовой дороги. Спустя, возможно, четверть часа Джейк повернулся и помахал домам. На исполинских просторах пустыни оба строения словно бы съежились.

— До свиданья! — крикнул Джейк. — До свиданья!

Они пустились в путь. Почтовый тракт поднялся на застывший продолговатый песчаный пригорок, и когда стрелок огляделся, то не увидел постоялого двора. Вокруг опять была пустыня, и только она.

С тех пор, как они покинули постоялый двор, прошло три дня, и очертания гор стали обманчиво четкими. Уже можно было разглядеть, как поднимается, превращаясь в предгорье, пустыня, и первые голые склоны, и прорывавшуюся в угрюмом торжестве эрозии сквозь верхний слой почвы каменистую коренную породу. Еще дальше вновь начинался короткий отлогий спуск, и стрелок впервые за много месяцев, а может быть, и лет увидел зелень — настоящую живую зелень. Трава, карликовые ели, возможно, даже ивы — все они питались сбегавшими с дальних склонов талыми водами. Далее во владение вновь вступали камни, во всем своем циклопическом великолепии россыпью взбиравшиеся к ослепительным снежным шапкам. Поодаль, слева, открывалась дорога к вздымавшимся на дальнем краю огромной расселины изъеденным солнцем и ветрами меньшим утесам из песчаника, столовым горам и сопкам. Этот овраг почти беспрерывно скрывала от глаз пелена дождей. По вечерам, перед тем, как уснуть, Джейк непременно проводил пару минут, завороженно наблюдая, как в ясном, прозрачном вечернем воздухе фехтуют пугающие слепящие молнии, белые и лиловые.

Мальчик оказался хорошим ходоком. Он не только был выносливым и упорным, но, более того, словно бы сопротивлялся изнурению, обнаруживая запасы спокойной, натренированной воли, чему стрелок полностью отдавал должное. Он мало говорил и не задавал вопросов, даже о челюсти, которую стрелок без конца вертел в руках во время вечернего перекура. Стрелок уловил, что его общество чрезвычайно льстит мальчику, возможно, даже приводит парнишку в восторг, и встревожился. Мальчугана поставили у него на дороге (пока ты путешествуешь с мальчиком, человек в черном путешествует с твоей душой в кармане), и тот факт, что задерживаться из-за Джейка не приходилось, лишь обнаруживал новые зловещие возможности.

Через одинаковые промежутки им попадались оставленные человеком в черном кострища правильной формы, и стрелку казалось, что теперь они намного свежее. На третью ночь он уверился, что где-то на первом взбухшем склоне предгорья видит далекую искру очередного бивачного костра.

На четвертый день пути, около двух часов, Джейк зашатался и чуть не упал.

— Сядь, — сказал стрелок.

— Нет, я в порядке.

— Садись.

Мальчик послушно сел. Стрелок присел рядом, так, чтобы Джейк оказался в его тени.

— Пей.

— Я же не должен, пока…

— Пей.

Мальчик отпил — три глотка. Намочив хвостик чепрака, который был уже не таким тяжелым, стрелок приложил влажную ткань к горячечно-сухим запястьям и воспаленному лбу Джейка.

— Отныне мы каждый день в это время будем делать привал. На пятнадцать минут. Спать хочешь?

— Нет. — Мальчик пристыженно посмотрел на него. Стрелок ответил ласковым взглядом, рассеянно вытащил из патронташа пулю и принялся перекатывать ее между пальцами. Мальчик зачарованно следил за ней.

— Ловко, — сказал он.

Стрелок кивнул.

— Ну так. — Он замолчал. — Я рассказывал, что, когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я жил в большом городе, обнесенном стеной?

Мальчик сонно помотал головой.

— Ну да. И был там один злодей…

— Священник?

— Нет, — сказал стрелок, — но теперь я думаю, что между ними существует какая-то связь. Возможно даже, они сводные братья. Мартен был колдуном… как Мерлин. А что, Джейк, там, откуда ты попал сюда, рассказывают про Мерлина?

— Про Мерлина, и про Артура, и про рыцарей Круглого стола, — сонно проговорил Джейк.

Стрелка так и передернуло.

— Да, — сказал он. — Я был очень молод…

Но мальчик спал — сидя, аккуратно сложив руки на коленях.

— Когда я щелкну пальцами, ты проснешься. Ты почувствуешь себя отдохнувшим и посвежевшим. Понимаешь?

— Да.

— Ну, тогда ложись.

Вынув из кисета табак и бумагу, стрелок свернул папиросу. Чего-то не хватало. С присущим ему усердием и тщательностью он стал искать и обнаружил пропажу. Не хватало раздражающего ощущения спешки, чувства, что в любой момент можешь отстать, что след затеряется и останется лишь обрывок шнура. Теперь все это прошло. Стрелок постепенно убеждался в том, что человек в черном хочет, чтобы его догнали.

Что же последует дальше?

Вопрос был слишком туманным, чтобы заинтересовать стрелка. Вот у Катберта он вызвал бы интерес, и весьма живой, но Катберт погиб, а сам стрелок мог идти вперед лишь известным ему путем.