СтремгLOVE

Вот такие счастливые беседы то и дело происходили между ними. А без нее, один, он снова думал: «Ее хорошо бы нанять на работу в турфирму, чтоб она сопровождала группы и крутила любовь с отпускниками; за неделю человека три могли бы прожить с ней – каждый из них – прекрасную жизнь. На что в иных условиях, по-честному, ушло б лет пять или десять. Если б не было таких, как она, женщин, то множество простых людей остались в дикарском неведении по поводу того, какие в жизни бывают страсти. Вообще же это чистейшей воды гомеопатия – микродоза, трехдневный роман, и человек навсегда излечивается от болезненной, больной тяги к бурным романам с роковыми феминами. Три дня – и после всю оставшуюся жизнь человек счастлив, да просто оттого, что он теперь живет спокойно и принадлежит себе... Все-таки освобождение от страстей – вещь великая, – думал Доктор как бы невпопад. – Но если раньше времени от этого груза освободишься – плохо, тогда прежде времени тратится вся радость от жизни. Как же, сука, бывает иногда одиноко...»

Что сильно смущало, просто-таки доставало Доктора, так это осознание того, что у них не что иное, как мезальянс, причем со счетом не в его пользу. Выходило, и это ему было горько, что она понимала все, что он ей рассказывал, схватывала на лету даже то, что ему самому казалось замысловатым, и по ходу дела даже вставляла дельные реплики. Однако ответить ей тем же Доктор не мог. Ничто из того, что она в этой жизни высоко ставила, его не развлекало: ни МТV, ни латинская музыка, ни кислотный современный дизайн, ни походы в ночные клубы аж до самого утра, ни – вот уж что было совершенно комично – желание обосноваться в Россiи всерьез и надолго! То есть вот они, восьмидесятники, ну, типа, интеллигенты (со всеми извинениями за этот вялый, невыразительный и не вполне пристойный термин) носились, носились со своими идеями, с проектами всесоюзного и, бери выше, глобального переустройства, а теперь, когда все дозволено, либо печень уж посадили до такой степени, что уж поссать-то на два раза осталось, либо разбогатели и сникли, сошли на денежной почве с ума и удавятся теперь за 20 долларов – или уехали в Штаты и там пропали бесследно, или, вот как Доктор, погрязли в нездоровой бездуховности, сидят по своим норам и даже газет не читают... Сам он любил иногда вспомнить, как прежде презирал деньги и собирал книги. Какую ж ерунду! Софронова, Пикуля, Дюма, к примеру. А гордился ж своей духовностью. Ну, ужас. (То есть отказ от идеалов типа «читать Пикуля» – измена, преклонение перед Америкой – тоже измена...)

Иногда к нему приходили тяжелые мысли... Про то, что она ему надоела. Он иногда так был рад, что ей нужно было уже идти. Она уходила, и он не то чтоб с облегчением вздыхал, но вдруг замечал в те же пять минут, что свобода – это сладкая вещь. Как легко и приятно быть свободным! Стыдно, конечно, в этом было б ей признаться, пороху б не хватило, но уж так.

...Однажды он увидел, как она ела раков – со всеми потрохами, которые под затылочным панцирем, всю спинку, со всем говном. Стало как-то ясно, что она весьма небрезгливая. Это в ту минуту – а может, и не только мимолетно – как-то отвратило Доктора от нее. «Что ж она с чужими мужиками запросто вытворяет?» – подумал он нехорошо. И чувство это, похоже, не могло совсем забыться.

Почему, спрашивается, меняются настроения? То ее гнать, то пусть она будет? Да хоть от давления спермы это зависит. Давление жидкости в системе – это вещь невероятно важная! Ну и что тут еще сказать? Есть-таки в ней магнетизм, магия, притягательная сила. Но и дикость, и нехватка цивилизованности, и некая связанная с этим безграничность, бескрайность, природность!

Рутина, замечал он, нарастала! Она наросла, как сосульки на крыше, и готова была со дня на день обрушиться, разбиться, обвалиться – гляди, и кому-то на голову. Как-то все не то что прошло, но упростилось. Уже захотелось встречаться с другими людьми, а то ведь Доктор их оставлял на свободное от личной жизни время и безжалостно вычеркивал из графика. А теперь уж не застит она глаза! Потом, его всегда тянуло к брезгливым и разборчивым людям, а вовсе не к тем, кто от страсти забывается и становится просто частью живой природы.