СтремгLOVE

Временами ему вообще было обидно, что никогда не было у него такой большой и светлой любви, как у всех, то есть чтобы в голове, типа, взрывался огненный шар и чтоб забывалось про все на свете, и еще волна, волна чтоб захлестывала, горячая, и с головой, а после чтоб они молча курили, – так это чувство выглядело; по крайней мере так его описывали романисты. Курить он бросил, волна не то что не захлестывала, но даже и не докатывала до него. И взрывов у него в голове не отмечалось. И нельзя также сказать, что в минуты любви он зацикливался на процессе, нет – он думал про разное. Про всякое: «Эх, вот бы сразу, как кончишь, тут же оказаться дома! Почитать пять минут какую-нибудь книжку, поковырять в носу да и захрапеть». Или: «А вот бы сейчас пивка ледяного из большой кружки, горьковатого такого, типа „Жигулевского“! Вкус, знакомый с детства...» Или так: «Хоть бы ее вызвали куда срочно, но чтоб метро было еще не закрыто и я чтоб ехал в пустом вагоне и читал бы какую-нибудь забавную чушь из завтрашней чернящей руки газетки, купленной в переходе...»

Но нет, придется еще делать умное лицо и подавлять зевоту. При том что сонливость – обычная реакция здорового организма на энергетический любовный обмен. Но поди ж это докажи девке, у которой в голове еще столько блатной какой-то их романтики!

Он с удивлением вспоминал те времена, когда и сам был увлечен чужим телом настолько, что едва мог выкроить немного внимания, чтоб подумать о чем-то еще. Но после это почему-то прошло – может, в путч, когда нарушилось космическое равновесие мироздания? И эротические мечты его стали простыми, небогатыми. То есть хотелось лежать на диване, смотреть в потолок, а дама чтоб сама усердствовала – ну, только не очень уж чтоб. И то надо сказать, что ее гениталии, вот смешно, чем дальше, тем больше оставляли его равнодушным. А после, мечтал он, чтоб не курить в постели, умно глядя в потолок, а чтоб она поцеловала его в щечку и молча ушла. Мечты о счастье!

«Да как же так можно, чтоб молча ушла и все, и даже не обменяться парой слов?» – мысленно корил он себя в пол, правда, силы.

«А так, – отвечал он себе же спокойно, – что она одна идет курить, я-то бросил, и зачем же дымить в комнате перед сном, а как покурит, так уже и спать пора, и без того был поздний час, а после перекура и подавно. Все равно ж я уж сплю, так чего еще?»

Но такое выдавалось нечасто. Эротические мечты сбывались разве во сне или когда что-нибудь гнусное случалось в Москве. Как что хорошее – так нет, не звали ее. А чуть мерзость какая, так поднимают среди ночи.

«Я давно уже чувствовал, что так не бывает – все проблемы решились, и привет. Не-ет, батенька, это иллюзия чисто феодальная – взял, и лежи на диване. На рынке, в рыночной в смысле экономике, все иначе, там надо постоянно доказывать, что ты прав и лучше других, – рассуждал Доктор. – Чтоб не думать ни о чем, надо пытаться думать обо всем сразу. Так и любовь, – если раскидывать ее на многих, то, может, не будешь зависеть от любви кого-то одного. Это как чистый спирт и спирт разбавленный...

«Ты, – говорил Доктор себе с некоторым даже пафосом, – ты, как Лев Толстой, хочешь все сразу и всерьез и чтоб тебе была сразу страстная любовь, да навеки. Но нет! Любовь надо добывать, как уголь в шахте, она как хлеб насущный, чтоб днесь, – не просят же сразу дать полный подвал консервов, чтоб хватило на всю оставшуюся жизнь. Днесь! Любовь тут получается действительно, как хлеб, что ли? Ну, к примеру...»

Вообще-то самое привлекательное в ней было то, что он сразу увидел, до чего сам тут же додумался – и после то и дело про это ей говорил, – что она едва ли может обойтись одним мужчиной, и что ж тут обидного, ну, одним любовником больше, одним меньше... Она молчала-молчала, но раз таки ответила ему:

– Мне обидно, что ты так подумал обо мне.

Сказала именно так, и скорей всего ход мысли был такой: ей обидно, что так подумал, обидно оттого, что догадался – а не потому, что это поклеп. Это, значит, как бы правда, но ей бы хотелось, чтоб Доктор имел о ней другое мнение...