Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями

Здесь необходимо упомянуть об одном достопримечательном явлении, которое превосходно характеризует внутреннюю сущность религии. Чем человечнее божественный субъект по существу, тем большим кажется различие между Богом и человеком, т. е. тем настойчивее опровергается путем размышления и теологии тожественность божественной и человеческой сущности, тем больше унижается достоинство человеческих свойств, которые служат как таковые, объектом человеческого сознания. Это объясняется тем, что положительными свойствами божественной сущности являются только человеческие свойства, вследствие чего человек как объект сознания, может быть только существом отрицательным. Чтобы обогатить Бога, надо разорить человека, чтобы Бог был всем, человек должен сделаться ничем. Но он не должен быть ничем сам по себе, потому что все, что он от себя отделяет, не теряется в Боге, а сохраняется в нем. Сущность человека заключается в его Боге, каким же образом он может иметь ее в себе и для себя? Его сущность не может заключаться в нем дважды. Все, что человек отнимает у себя, чего он лишается, служит для него несравненно более высоким и обильным источником наслаждения в Боге.

 Тожественность – то же, что тождественность, отождествление.

Отрицательный – здесь в значении «определяемый через отрицание»: если Бог милостивый, то человек в сравнении с ним оказывается недостаточно милостивым и т. д. В конце концов, традиционная, суеверная религия ведет к отрицанию всего человеческого в человеке. Религиозный мыслитель опознает это как крайность, говоря, что нельзя наслаждаться в Боге, не будучи самому субъектом, который обретает свое сознание в Боге, а значит, уже определяется положительно, как способный на это субъект, а не только отрицательно.

Монахи приносили в жертву Богу свое целомудрие, они отрицали любовь половую, но зато признавали небесную, божественную любовь в образе Девы Марии. Они могли обходиться без настоящей женщины, потому что предметом их истинной любви была идеальная, воображаемая Дева. Чем больше значения они придавали отрицанию чувственности, тем более значения приобретала в их глазах Пресвятая Дева, которая заменяла им Христа и Бога.

 Фейербах говорит о рыцарском культе Девы Марии, который был переосмыслен романтиками, от Новалиса до Вагнера. Дело в том, что рыцарская этика считала простую женщину недостойной рыцаря, ради нее он не мог совершить какие-то предельные, немыслимые подвиги, она недостаточно вдохновляла его. Поэтому рыцарская честь могла подразумевать и такое божественное служение, которое близко монашеству.

Чем больше человек отрицает чувственность, тем чувственнее становится его Бог, в жертву которому приносится эта чувственность. Все, что мы жертвуем Богу, особенно благоугодно ему и особенно ценно для нас. Что имеет высокую цену в глазах человека, имеет такую же цену и в глазах Бога, что нравится человеку, нравится и Богу. Евреи приносили в жертву Иегове не грязных и противных животных, а таких, которые казались им наиболее ценными.

 На самом деле, в иудаизме «чистые» животные – это не чистоплотные или симпатичные, а те, которые не могут стать причиной болезней или недомоганий, иначе говоря, те, которые поддерживают ритуальную чистоту тела. Болезнь, особенно заразная, считалась признаком ритуальной нечистоты и объяснялась тем, что человек мог съесть мясо «нечистых» животных и тем самым разгневать Бога. Перед нами не ценностный, а скорее гигиенический критерий благочестия.