Стремнина

— Ну? Лучше б сказать все как было, Филимонов. — Нижников сделал вид, что разглядывает какую-то бумагу, даже лист перевернул. — Дело нехорошим пахнет, Филимонов, а так как это не по твоему репертуару, будем так определять пока положение дел, возникла мысль поговорить с тобой без всяких хитростей. Напрямую, как говорят. Так я еще раз формулирую свои вопрос: что за дела связывали вас и почему вы расстались не по-хорошему?

— Козел он… — буркнул Филимонов, — козел, и отец его козел, и все в родне его до десятого колена козлами были.

— Понятно, — Нижников вновь заглянул в бумагу, которая лежала перед ним. — Вот что, Филимонов, а нельзя ли быть поконкретнее? Как вы познакомились?

— А никак. Пришел он ко мне.

— Домой?

— На работу.

— Так. Пришел он к вам, и что за дело у него было?

Тут Филимонов замолчал надолго. Эдька сидел сбоку и видел, как напряженно гнал он свою мысль, подстегивал, пытался анализировать, сбивался и встревоженно поглядывал на прокурора. Нижников не торопился, вопроса не повторял, только записывал что-то свое, иногда поднимал глаза, тогда Филимонов начинал ворочаться на стуле, вздыхать, искать что-то взглядом на потолке.

— Вот что, Филимонов, у меня со временем не так уж густо, — сказал прокурор, — ты уж соображай быстрее.

— А покурить можно? Выйти чтоб… Я в коридоре посмолю.

Нижников глянул на Эдьку. Тот кивнул.

— Ну что ж, иди, понимаешь, отравись никотином, — сказал Антон Матвеевич и встал из-за стола. — Минут десяти тебе на сигарету сполна хватит. Вот в половине одиннадцатого и заходи, Филимонов.

Когда они остались одни, Нижников сказал:

— Сейчас начнет мараковать насчет того, что ему лично угрожает в этой истории. Если замкнется — плохо.

— А что ему лично может угрожать? Самое большее, что он сделал — это возил Корнева — раз, помогал ему грузить — два, да и то сомневаюсь, что в погрузке он участвовал. На это дело Корнев кого попало не возьмет, а уж если взял бы, так за молчание потом не пожалел бы многого.

— Может, и так.

— В общем, Филимонов, самое большее, может дать нам повод для углубленного допроса Корнева: зачем он пользовался «левой» машиной, а не нанимал грузовик официально? Почему не признавался об этой поездке раньше? Как сопоставить его визит с последующим разграблением вагона? Вот и все.

— Может, и все, только волнуется что-то он.

— Значит, есть смысл допустить, что в погрузке он участвовал?

— Не знаю. Я тут сейчас, понимаешь, про другое думаю.

— Про что?

— Как кресла ломались? Это что ж, в контейнере их били? Нет, такого не может случиться. Значит, вынимали из контейнера, били, потом опять складывали? А?

— Так-так, погоди, Антон Матвеевич. Мебель была в больших деревянных ящиках…

— Я ж тебе говорю, в контейнерах.

— Нет, погоди. В деревянных ящиках. По десять кресел в каждом. Было разбито шесть ящиков в одном вагоне и четыре в другом. Так?

— Ну?

— Действительно, чтобы разбить их, эти самые кресла, их нужно было вытаскивать, а потом опять складывать. Ну и умница же вы, Антон Матвеевич… Я б не додумался.

— Вот-вот, а туда же еще? Сыщик.

— Тут не одним человеком обойдешься. Тут ясно — группа работала.

— А может, и одного хватило.

— Как так?

— Погоди, что нам сейчас твой Филимонов выкатит?

— Что-то он долговато курит. Не удрал?

— А какой ему смысл? Зачем ему неприятности?

Филимонов зашел в кабинет твердой решительной походкой, сел на стул перед Нижниковым, смахнул назад длинные сальные волосы, сбившиеся на щеки.

— Я, просто чтоб ясно было, товарищи прокуроры, надумал все как есть рассказать, потому как мне нету охоты за того самого козла баранки вертеть. Могу сам… а если желаете, то по вопросам могу. Но самое главное, работаю хорошо, драться боле не хочу и, даже коли какой прискипается, ей-богу не бью. Словами все, хоть характер у меня вспыльчивый и в детстве за поведение «тройку» имел. Так училка и ставила, хоть и не всегда я баловался. А решил я про все признаться, потому что моей личной вины нету, и даже когда залез туда, так я того козла предупредил, что пломбу нехай сам срывает.

Нижников быстро глянул на Эдьку, тот уже начал писать протокол.

— Стоп, Филимонов, давай по порядку. Как я тебя понял, речь идет о тех двух вагонах, которые на Бирюче стояли?