Стремнина

Ночами часто теперь просыпался в холодном поту. Все шли за ним какие-то люди неторопливым шагом охотников. Иной раз понимал, что сон все это, и даже брался доглядеть, подпустить их поближе, чтоб в глаза глянуть, да не мог. Надвигались неясные тени в кровавом то ли тумане, то ли дымке утренней, солнцем окрашенной. Надвигались и окружали, перекрывая отход во все стороны света. При полном здоровье не выдюживал он, просыпался, когда они были до ста шагов, а однажды, еще в Средней Азии, когда на химии работал, уже расконвоированный, захворал простудой и не смог вовремя уйти от проклятого сна. И помнит он, как тени заполонили весь мир вокруг, как стали вырастать до верхушек елей, и голоса их, поначалу похожие на отдаленное эхо, стали трубнеть, становиться разборчивыми и понятными. Поначалу звали его разными голосами: «Ан-дрю-ха-а». Имя это повторялось сперва тихо и тонко, потом громче, громче, будто с переливами, потом будто бубнить начинали призывно: «Андрюха, слышь, Андрюха!» Голоса перекликались, будто аукались, дразнились, и он, прижатый и окруженный ими, оглядывался по сторонам, чувствуя, как мозг в голове становится раскаленным, будто плавленое железо, и начинает давить лоб как обручем. И тогда голоса сразу стихали и в полной тишине звучал только один голос, знакомый до последнего смертного часа голос Володьки Петрушина, сохраненный через годы: «Андрюха, давай… Давай, Андрюха!»

Он научился просыпаться раньше, чем голоса станут разборчивыми. Он просто не мог выдержать еще раз такого и гнал, гнал торопливую шепчущую мысль навстречу нарастающим теням. Мысль убеждала: «Ничего нет, нет ничего. Это сон. Это блажь, дурь. Это туман, такого в жизни нет». И все же ничего не мог сделать с собой, и каждая ночь несла с собой угрозу повторения прожитого сорок с лишним лет назад.

Фрося молча глядела на него. Повторила:

— А сдружился б с Николаем. Правильный мужик, говорю.

Он едва выдавил из сдавленного горла:

— Поглядим…

8

Туранов прошелся вдоль стены телятника, постучал носком ботинка по кирпичам, будто пробуя крепость. Заместитель с прорабом и бригадирами отстал, препираясь по поводу стройматериалов. Завернул за угол, открыл тяжелую дверь. Гигантское помещение пока что не прибрано, но уже скоро здесь будет по-иному. Смонтируют первый котелок, дадут тепло, и можно будет гнать сюда телят. Вчера приехали две семьи из Закарпатья, прослышали, что будут строить жилье и все прочее по городскому обычаю. Просятся. Женщины доярками работали, значит, телятницами смогут тем более.

Приезжал секретарь обкома. Молча ходил по стройплощадке, задавал вопросы бригадиру, рабочим. Удивлялся, что, даже отвечая начальству, люди норовят не отвлекаться от дела. Покачивал головой: «Ну Иван Викторович, ну удивил!» Больше всего не хотелось тогда Туранову, чтобы секретарь обкома задал вопрос о зарплате этих людей. Тогда пришлось бы называть цифры. А сейчас, пока не сделано минимальное, не хотелось бы поднимать этого вопроса.

Да, золотой выходит телятник. Людей забирают из цехов. Охотно идут сюда и на месяц, и на два. Более того, сейчас прямо бегут к начальникам цехов, сообщая про давние свои строительные профессии. Здесь заработок по триста — четыреста рублей, да в цеху сохраняется за ними средняя. Вот и получается, что по семьсот рублей кое-кто выгоняет в месяц. При таких зарплатах каждая минута получается ой какой весомой. В пересчете на деньги, ценность ее такая, что любой подумает о рентабельности простого перекура. Вот, считай, за два с лишним месяца смонтировали такую махину. Теперь навалиться на первый десяток жилых домов. Проект привезли из Прибалтики, отличные дома, в двух уровнях на одну семью, с дворовыми постройками. К лету надо б заселить. А в Князевке бетонный узел заложили, хозяйственный двор, начали щебень под дорогу отсыпать. Завяз в делах уже не на одну сотню тысяч рублей, теперь отступать поздно.

А на душе тяжко. Ну, жена приехала, это уже полегче. Хоть не самому бедовать. Два первых жилых дома заселили в новом микрорайоне. Тоже неплохо. Какой-то остряк с ходу окрестил длинные девятиэтажки над речкой в низине «турановскими дворами». Так и прилипло, и на планерках иной раз начальник цеха, критикуемый за отставание, оправдывался:

— Иван Викторович, я ж полмесяца на «турановских дворах» дневал и ночевал.

Кое-кто ошибался искренне, а были и такие мудрецы, что специально вроде бы сговаривались, в расчете на слабость человеческую, присущую даже начальству: а ну как при таком ходе дела смягчится директор, не станет ругать больше, чем нужно. Таким доставалось особо, хотя Туранов и считал, что название нового микрорайона вполне оправданное, и, если оно задержится в обиходе — это будет справедливо.