Стремнина

— А какая я тебе жена? — возмутилась Геля и, поднявшись у стола, продолжала уже с горячностью: — А ну, расскажи-ка о нашей жизни! Расскажи! Да только всю правду! Ничего не скрывай! Все, как было…

— Геля, остынь, — пугаясь ее намека и вызова, мягко попросил Белявский и, словно извиняясь за Гелю, пояснил взрывникам: — Вспыльчива, просто беда. Все тихая, а как вспылит…

— Перестань!

Все вспомнилось Геле в эти секунды: и ее бездумное увлечение Белявским, и разрыв с ним, и ужас тех дней и ночей на Буйной, когда он добивался встречи с нею и, подкарауливая ее, бродил вокруг прорабской… Нет, всему есть предел! Выдался, вероятно, самый подходящий случай разделаться с ним одним ударом. Если он решил использовать известные преимущества встречи на людях, то и она не упустит такую возможность!

— Какой же ты мне муж? — выкрикнула Геля, радуясь своей решимости и горячности. — У меня не было и нет мужа! Мой будущий муж — вон он, сидит за столом и чай с вареньем пьет! Гляди, любуйся!

Лицо Белявского дрогнуло и мгновенно сделалось серым, вроде каменной плиты у Ангары. Он медленно оглядел всех гостей. Глаза его светились, как в сумерках у филина. Кажется, ему хотелось закричать во всю грудь, но он едва разжал почерневшие, подрагивающие губы:

— Это который же?

— Не притворяйся, ты знаешь! — крикнула Геля в ответ. — Ты как его зовешь? Лобастым? Вот он и есть!

Минуту назад, когда Геля указала на него, Арсений едва удержал в руках блюдце. Затем, поспешив, обжегся чаем и теперь смущенно растирал грудь ладонью. А все парни, с улыбочками следившие за Гелей, сделались серьезными и отставили свои чашки.

— Геля, это правда? — спросил Кисляев.

— А какие тут шутки? — ответила Геля. — Думаете, я зря пригласила вас в гости? Поздравляйте!

— Вот завелась! С полоборота! — Голос Бориса Белявского начал прерываться дрожью. — Теперь не удержишь, чего угодно наговорит! И на себя и на меня… — Несомненно, он боялся разоблачения и еще раз, через силу, попросил, стараясь подчеркнуть свою близость к Геле: — Утихни ты, Геля, постыдись. Чего ты набиваешься к нему в жены? У него здесь все бабы до одной — жены. Может, одна только Сысоевна…

— Перестань! — опять одернула его Геля. — Слышишь? Или ты на ухо туговат? Что я тебе тогда сказала на реке? Я ведь сказала, что люблю его. Так чего же тебе еще надо? Что тебе осталось делать здесь? Или хочешь погулять на моей свадьбе? Оставайся, погуляй!

— Пригласила! — с трудом выдохнул Белявский, пронзая Гелю злобным взглядом. — Когда же свадьба?

— Через неделю. Уедешь или будешь ждать?

Не отвечая, Белявский медленно поднялся с порога. Ревность душила его так, что он порывисто дышал всей грудью, слегка ощеривая зубы.

— Здорово она тебя разжаловала, — подколол его разомлевший от чая Вася Подлужный. — Так и сорвала погоны.

За столом раздался взрыв хохота.

Такой хохот над собой Борис Белявский слышал в поселке у порога, когда лежал связанным в темной комнатенке. Но там все мерещилось, а здесь было наяву. Он не помнил, что выкрикнул на прощание, выбегая за дверь прорабской, и не помнил, как оказался в своей каюте.

IV

Геля не могла понять, отчего она пробудилась так внезапно, и потому попыталась восстановить в памяти все события вечера. Она вспомнила, как сказала Арсению Морошке, когда они остались одни: «Я боюсь идти туда. Он будет ждать». — «А ты не ходи, — рассудил Арсений очень просто. — У тебя и здесь есть место». Он не воспользовался случаем, чтобы напомнить ей о том, что она сказала при гостях, а взял да и принес ее вещички с брандвахты. Ей стало стыдно за то, как она держалась на людях, и она спросила: «Я дурочка, да?» — «Отдыхай, — ответил ей Арсений, стараясь успокоить ее взглядом. — Ты устала. Спокойной ночи. Завтра в деревню…» Она отчего-то странно задумалась, легла в постель да вскоре незаметно и уснула. И вот теперь Геле показалось, что ее разбудило именно то неясное чувство, какое заставило ее задуматься, когда Арсений заговорил о поездке в деревню. Но что же это за странное чувство? Почему оно так навязчиво и нетерпеливо? Геля терялась в догадках, а тут еще этот запах варенья: оно остуживалось в незакрытом тазике на столе в прихожей. Геле хотелось вскочить и, пользуясь тем, что наработавшийся за день Морошка, вероятно, крепко спит, навалиться на тазик с большой ложкой и наконец-то насладиться вареньем досыта.

В прорабской — хоть глаз коли: луна еще не взошла. Геля осторожно спустила ноги с кровати, сняла со стула халатик и, уже надевая его, услышала чей-то мягкий топот на крыльце. «Так он вовсе и не спит, — подумала она о Морошке. — Должно быть, посты у склада проверял…» Но тут же она вздрогнула и схватилась за грудь: кто-то рядом с крыльцом царапал когтями бревна.

— Арсений Иваныч, вы спите? — позвала она негромко.

— Не шуми, я встаю, — отозвался Арсений.

Бесшумно выскользнув за дверь своей комнатушки, Геля тотчас оказалась под широкой, грубоватой, но теплой ладонью Морошки. Осторожно привлекая ее к себе, он спросил шепотом:

— Испугалась?

— А кто там?