Читаем «Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре полностью

Наблюдая за работой Льва Дмитриевича, я начинала осознавать своеобразие и сложность того материала, с которым имеет дело художественный руководитель хора мальчиков. Он создает произведение музыкального искусства из голосов, принадлежащих самой неуправляемой стихии – мальчишкам, да к тому же мальчишкам, находящимся в самом неуправляемом возрасте. По какому-то неведомому нам предначертанию природы эти мальчишеские голоса таят в себе уникальные возможности, умелая реализация которых приводит к созданию одного из чудес света – ни с чем не сравнимого, поистине ангельского пения. Ни один хор любого другого состава никогда не может дать такого чистого, «серебряного» звучания. Особую сложность в работе с этим материалом составляет то, что такой голос дается мальчику ненадолго – проходит нескольких лет, и в переходном возрасте он начинает изменяться по тембру и диапазону – «ломаться», становясь непригодным для пения, а значит и для использования его в хоре. Поэтому состав хора мальчиков требует постоянного обновления, пополнения его новыми певцами, совсем еще неопытными малышами, в то время как старшие, опытные его участники вынуждены покидать хор. Этот живой, трудно управляемый, текучий и постоянно меняющийся материал и является тем «музыкальным инструментом», тем живым оргáном, из звуков которого руководитель хора создает произведения искусства. С таким инструментом и имеет дело Лев Дмитриевич Гусев.

При встрече с этим человеком сразу же бросается в глаза его неоспоримая одаренность. Эту одаренность отмечаешь еще до того, как видишь Льва Дмитриевича в работе, и до того, как на концерте слышишь результаты его работы. Трудно определить, чем именно создается такое впечатление, но, видимо, настоящий талант всегда обладает почти неуловимыми, но все же заметными внешними проявлениями. Вид этого высокого стройного человека с живым взглядом черных и всегда горящих глаз безошибочно говорит о том, что перед вами человек искусства. Поэтичность его облика странным образом дополняется и даже гармонирует с детской живостью, добродушием и абсолютной непосредственностью, а иногда даже – с незащищенностью, как будто бы он сам еще принадлежит той же возрастной категории, что и его мальчики.

Я вспоминаю Льва Дмитриевича в разных ситуациях – сосредоточенного, предельно собранного и торжественного перед и во время выступлений хора; делового, твердого и требовательного (порою до жесткости) на занятиях; веселого, приветливого, живого и легкого в обыденной жизни.

На занятиях и, в особенности, на репетициях перед предстоящим в ближайшие дни концертом он бывал неутомим, одержим и даже беспощаден как к детям, так и к себе. Без пиджака, с засученными по локоть рукавами, он стоял перед хором, и его выразительные руки благородными движениями артиста вели мальчиков за собой, и те, понимая язык жестов своего Учителя, старательно следовали его указаниям. Его обращенное к хору лицо было выразительно и эмоционально. Оно жило музыкой. При каждом фальшивом звуке на нем отражалось неподдельное страдание, почти мука, и наслаждение разливалось по нему, когда мальчикам, наконец, удавалось добиться нужного эффекта.

Управляя хором, Лев Дмитриевич всегда бывал полностью поглощен работой, предельно внимателен к хору в целом и к каждому из его участников в отдельности. Это его умение видеть и (что еще важнее) слышать всех и одновременно каждого всегда меня поражало. Конечно же, далеко не сразу все получалось. Материал сопротивлялся, образ не лепился. Изматывался руководитель, изматывались мальчики; иногда казалось, что напряжение достигло предела. И в эти моменты наивысшего напряжения на помощь приходила Нина Николаевна, добрая фея-волшебница хора; и ей, как казалось, без особого труда, каким-то чудесным образом, удавалось быстро и легко разрядить накалившуюся атмосферу. Напряжение спадало, и творческая работа по созданию художественного образа продолжалась.

Без Нины Николаевны невозможно представить ни Льва Дмитриевича, ни его хора. Перед началом очередного концерта ведущий обычно говорил: «Выступает хор мальчиков „Кантилена“. Художественный руководитель и дирижер Лев Дмитриевич Гусев. Партию фортепьяно исполняет Нина Гусева». Не аккомпанирует, не сопровождает, а именно – исполняет партию. И действительно, Нина Николаевна в этом художественном коллективе вела свою партию в многоголосом музыкальном единстве. Не только звуки инструмента, но и ее голос, ее личность, составляли с хором нерасторжимое единство. Пианистка, профессионал высокого класса, она с поразительным тактом осуществляла связь между Львом Дмитриевичем и хором – помогая одновременно и ему, и мальчикам. Нина Николаевна являет для меня пример человека, идеально «работающего в команде»: такая работа не сразу и не всем бросается в глаза – она бывает почти незаметной, но без нее творческий коллектив существовать не может. Ту же роль она выполняла и в буднях хора, в его повседневной жизни, внося в этот сугубо мужской коллектив женское начало, являясь мальчикам – мамой, а их руководителю – женой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика
Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное