Строгий профессор

— Ты собрался встречаться с преподавательницей? Прям по-настоящему встречаться? На свидание её позовешь, в киношку? Купишь ей «Биг Мак»?

— Нет, конечно, не тупи, Иванова. Просто она классная, мужчины оказывают ей знаки внимания. И я хотел бы. Вон Заболоцкий глаз не сводит, но только пусть попробует к ней в номер пойти, я пожар устрою! Я за этим гадом присматриваю. Эх, мне бы на его место сейчас.

Раздражает. Ох уж эти домыслы его детские. Так и хочется закричать в лицо, что Заболоцкому нравлюсь я. Я и только я одна, но, конечно, молчу. Не дура же, понимаю, что нельзя.

— Может, поменяемся? — резко оборачиваюсь, с ума схожу от желания сделать это на самом деле.

— Думаешь? — загораются глаза Панькова.

— Да шучу я, не захочет Баранова со студентом сидеть, успокой уже свое тельце тщедушное. Она фифа, говорят, у неё «папик» есть. Зачем ей студент первого курса?

— Жаль, — печалится Паньков. — Я бы любил её всей душой.

— К концу университета ты наберëшь мышечную массу и сможешь быть её мальчиком для души. Но для этого надо много и упорно тренироваться. И так как с головой у тебя не очень, я имею в виду общее развитие, надо её физическим брать.

— Думаешь?!

— Абсолютно, — резко киваю головой, по-прежнему не отрывая ладонь от подбородка.

— Я хочу жениться, Нат! Физически мне мало, — обижается он. — Я мамке уже рассказал, что выбрал невесту.

Меня разбирает смех, я давлюсь жёстким сухариком, и Паньков стучит мне по спине. Я даже на мгновение забываю, что скучаю по своему профессору.

Надо же, как мы с ним синхронно вляпались, просто очевидное и невероятное.

Паньков опять наклоняется, начиная доказывать, что Баранова ему очень подходит. Близость одногрупника вызывает дискомфорт и стойкое желание отодвинуться. Но дело не конкретно в нём, просто отныне другие мужчины мне неприятны. Существует только Роман Романович, и именно он мне интересен и нужен. В какой-то момент даже хочется пересесть или попросить Панькова отстраниться, но я беру себя в руки. Он ведь хороший парень. Поначалу мы не поладили, но позже, подружились, сошлись по некоторым вопросам, и теперь мне его даже немножечко жаль, с учетом того, что он влюблен в свою учительницу. И, понятное дело, ничего такого ко мне не испытывает, но всё равно, когда он наклоняется так близко, хочется отпрянуть.

Через щель между сиденьями иногда видны профили Барановой и Заболоцкого. Теперь я ревную ещё сильнее. Она ведь взрослая женщина, уважаемый преподаватель, заслуженный педагог, с ней отношения — это правильно, а я постыдная тайна, сама всё понимаю, не дурочка.

Спустя какое-то время мы подъезжаем к Аджимушкайским каменоломням. Вываливаем гурьбой на улицу, слушаем долгую вводную речь экскурсовода, после чего движемся в сторону южной части каменоломни, где раскопан и отгорожен небольшой участок, занятый экспозицией «Музея истории обороны». Здесь творилась история. Часть Крымского фронта вела оборону против немецких войск. Раскопанные ходы очень длинные, многие километры скрыты под завалами, образовавшимися в результате попыток нацистов подорвать кровлю. Мы с Паньковым идём гуськом, синхронно изображая интерес к рассказу и экспонатам.

— Мне кажется, что после твоего позорного выступления с докладом, Баранова тебя никогда в жизни не простит. Уж прости за откровенность.

— Ну, не так уж плох я был.

— Ты был очень плох.

— Просто растерялся, — шепчет почти жалобно. — Надо напиться и признаться ей в любви.

Я резко останавливаюсь и несколько студентов сталкиваются со мной, влетев мне в спину. Пропускаю их, извинившись.

— Не вздумай, Паньков!

— Почему? Женщины любят откровенность.

— Женщины любят уверенных, сильных, недоступных, — заглядываюсь на Роман Романовича, который увлечённо слушает экскурсовода.

На меня тут же нападает приступ нежности и тоски. Вспоминая нашу близость, хочется прожить каждую минуту заново, прочувствовать, воскресить сладкие моменты. От всего этого снова краснею, дышу иначе. Хоть бы ещё одну минуточку вдвоём!

Немного впереди, во главе колонны экскурсии, Заболоцкий наклоняется и, запихнув руки в карманы, с интересом рассматривает фрагменты разорванного снаряда. Вот уж кто умеет держать лицо. По Роме в жизни не скажешь, что чуть больше часа назад он поддался нашей общей страсти и чуть не сделал меня своей окончательно. Забыть не могу, как в его глазах полыхал жгучий огонь, а язык выписывал кренделя на моем дрожащем теле. Даже сейчас смотрю на него и внутри разливается звенящее тепло, кожу покалывает, сердце замирает. Честно говоря, немного обидно, что я на него любуюсь, а он на меня даже не смотрит. Голова идет кругом.

— Куплю ей торт.

— Почему сразу торт? — спрашиваю без особого энтузиазма. — Она, похоже, на диете, — вздохнув, решаю немного отстать.

Пусть мой дорогой профессор подумает, что я упала в яму между ограждениями, может, тогда он обратит на меня внимание.

Рассматривая собрание военной графики, не замечаю, что наша группа совсем пропала из виду, и вместо знакомых студентов вокруг толпятся китайцы. Они охают и ахают, размахивая зонтиками и разговаривая на непонятном мне языке.