Строгий профессор

— Не пускай его! Пожалуйста, что угодно, торт тебе куплю, только не пускай его! — слышится умирающий возглас, а потом звук, напоминающий слив в унитазе.

— Я разберусь. — Делаю решительный шаг в комнату, меняясь с «блестящей» студенткой местами.

— Местный врач приходил, ей выписали лекарства, бумажка на столике лежит. В аптеку я уже сходила, но лучше бы присмотреть за Наташей, мало ли что.

— Держи. — Подаю ей ключи от своего номера. — Ночевать иди в мою комнату в преподавательским корпусе, на брелоке есть номер. Я буду присматривать за ней, если что, вызову скорую помощь.

— Хорошо.

Как только я услышал, что Наташе стало плохо, даже задумываться не стал о том, что именно должен делать. Мигом направился в студенческий корпус, по дороге вспоминая всё то, что знаю о пищевых отравлениях.  Словно мантру повторял одно и то же: промыть желудок содовым раствором и вызвать рвоту, дать пострадавшему обволакивающие средства, абсорбенты, если хуже — доставить в больницу.

Некстати вспомнилась Лиля, она тогда тоже отравилась. Съела несколько кусочков арбуза, наполненных под завязку нитратами. Точную причину так и не определили, возможно, компот слишком долго стоял на плите, копченую скумбрию упаковали не очень-то добросовестно или на пачке творога кто-то поселился, активно размножаясь.

В тот день я тоже переживал. Наверное, даже сильнее, чем сейчас, ведь Иванова моложе, её организм крепче. А тогда я вначале обрадовался. Подумал, что моя невеста беременна, а потом, когда не удалось остановить рвоту, а температура почти не сбивалась, стало понятно, что нам срочно нужно в инфекционную больницу.

Лилю еле откачали. А у меня с тех пор к подобным критическим ситуациям повышенная чувствительность. Поэтому и настрой крайне решительный, можно сказать, я намерен немедленно эвакуировать Иванову в больницу, чтобы не случилось чего пострашнее.

— Не пускай его! — в очередной раз слышится из санузла, но так печально и трогательно, будто Наташа решила исполнить партию умирающего лебедя.

Но та, кому она это кричит, давно ускакала на встречу судьбе, очевидно, сорвавшись с цепи. У правильных девочек так бывает. «Блестящая» девица упорхнула, не задумываясь.

И вот я уже внутри комнаты. Увидев Иванову, изрядно напрягаюсь, но быстро беру себя в руки.

Наташа лежит на полу, приобняв керамическую ножку унитаза. Не скажу, что подобное явление вызывает у меня неприятное ощущение вроде омерзения, отвращения или ещё чего-то такого. Скорее, желание спасти, откачать девчонку, избавив от мучений. И пока я вожусь со шнурками туфель, пытаясь снять обувь, Наташу ещё раз выворачивает.

— Роман Романович, — кашляет, вытирая рот, — уйдите сейчас же, я не хочу, чтобы вы видели меня такой! Не для этого я терпела депиляцию воском, чтобы так бездарно всё про… уничтожить! Убирайтесь сейчас же, я вас умоляю. — Швыряет она в меня рулоном туалетной бумаги. — Найдите себе более достойное занятие, чем наблюдать, как я обнимаю унитаз.

Иванова остается верна себе и даже в тяжелом состоянии заставляет меня улыбаться. Глупенькая, это восемнадцатилетнего мальчишку может испугать чужая болезнь. Мне тридцать шесть, и я знаю, что наше тело не совершенный механизм и иногда люди болеют.

Закатываю рукава и, присев на корточки, пытаюсь оттянуть её от горшка и положить на постель, так, чтобы она отдыхала. К тому же по полу тянет сквозняком. Не хватало простыть. К сожалению, своего транспорта у меня здесь нет, поэтому придётся вызвать скорую.

— Наташа мы едем в больницу, тебе промоют желудок и окажут всю необходимую помощь. Здесь оставаться опасно.

— Я пью соленую хрень, любезно подаренную мне врачом. — Приподнимает она трëхлитровую банку, которую всё это время обнимала другой рукой.

Поначалу я этого не заметил.

— Знаете, Роман Романович, оказывается, в этом богом забытом месте есть медпункт. Там мне измерили температуру электронным градусником. Чудеса, не находите, господин профессор? В этом захолустье есть электронный градусник! Вот уж чего не ожидала!

— Наташа, у нас мало времени!

Я вновь пытаюсь оттащить её от горшка, но она будто приклеена к нему.

— Знаю, Роман Романович, вы стремительно стареете! У нас двоих действительно мало времени. Но я всё понимаю. Думаю, даже в семьдесят пять вы дадите фору многим мужчинам своего возраста.

Не могу сдержать улыбку. Нашла время шутить, в самом деле.

— Представляете, Паньков нарвал для Барановой цветы на клумбе и чуть не загремел на двенадцать суток.

— Это совершенно немыслимо и недопустимо, как вообще можно было до такого додуматься? — Занимаюсь я её волосами, убирая их с лица.

— Иногда мне кажется, Роман Романович, что вы сразу же родились профессором. Прям вот так — в костюме и с методичкой о формировании монументально-исторического, — кашель, — стиля литературы. Погодите. — Она пьет из банки. — Я стараюсь не терять оптимизма, в конце концов, всё, что ни делается, всё к лучшему.

— А если судороги вплоть до потери сознания?