Строки, обагренные кровью

Нелегко было молодому председателю. Целыми днями мотался по хозяйству, а ночами приходилось уходить в дозор: в те годы все еще появлялись недобитые остатки басмаческих банд. Байманапские прихвостни, не без помощи некоторых империалистических подстрекателей, чем могли вредили советским людям: поджигали амбары, вырезали и уводили в горы и через границу скот, убивали активистов.

Чебаненко, с его страстной убежденностью большевика, сумел сплотить вокруг себя людей, поднять их на строительство новой жизни, донести до каждого слово партии.

Через год дмитровцам вручали переходящее Красное знамя района. Принимая его, Степан Чебаненко говорил:

— Впервые получаю я знамя. Это высокая награда, и я клянусь, что, пока не иссякнут силы, буду верен своему долгу…

— Степана очень любили и уважали и молодые и старые, — вспоминает Арсентий Ивлевич Редько, — один из тех, с кем прошла боевая молодость Чебаненко. — Был Степан на редкость душевный и чуткий человек. Не помню, чтоб прошел он когда-нибудь мимо чужой беды. Потому несли к нему люди свои радости и свои печали. Веселый и общительный был. Песни любил и сам неплохо пел…

В 1936 году Чебаненко призвали на военную службу. Провожали всем селом. Много добрых слов сказали ему тогда односельчане. Наказ их он выполнил честно.

В 1938 году Степан Чебаненко стал коммунистом. Его направляют на учебу в Бакинское военно-политическое училище. Вскоре в Баку переезжает и семья Степана Титовича. После окончания училища младший политрук С. Т. Чебаненко служит в одной из частей Бакинского гарнизона.

В начале лета 1941 года Надежда Антоновна с дочерьми поехала в Киргизию навестить родных. Поехала налегке, рассчитывая вскоре вернуться.

Но в жизнь ворвалась война. Из Баку приходили короткие, бодрые письма. Степан сетовал, что до сих пор «отсиживается» в тылу, в то время когда другие воюют, бьют ненавистного врага.

Весной сорок второго пришло письмо, ставшее последним. Степан писал:

«Дорогая Надюша! Вот и исполнилась моя мечта: скоро идем в бой. Хватит отсиживаться в тылу. Будем бить проклятого гада так, чтобы не стыдно было перед нашими детьми. Погибнуть мне не страшно, хоть чертовски хочется жить. Но я знаю, за что мы идем в бой. Главное, береги детей. Ведь счастье, за которое мы воюем и проливаем свою кровь, будет принадлежать им. Если вернусь, ох и счастливо мы заживем, Надюша. Ну, а не вернусь, Родина поможет тебе вырастить дочерей. Пусть они всегда помнят об отце. Не оставляй маму. Прощайте, ваш муж и отец».

Он пошел в бой за Керчь, за город, в котором никогда не был, но готов был отдать за него жизнь. За город, который потом ему и его товарищам поставит обелиск Славы, назовет их именами улицы и поселки, пионерские дружины и суда. Он, конечно, не думал тогда ни о славе, ни о памятниках. Задача была одна: освободить Керчь, крымскую землю от ненавистного врага.

Наши войска под ударами врага вынуждены были оставить город. Огромным факелом пылала Керчь. Основные силы переправились через пролив, а части, прикрывавшие их отход, спустились в катакомбы Аджимушкая, чтобы продолжать борьбу с врагом. Возглавил подземный гарнизон полковник П. М. Ягунов, которого С. Т. Чебаненко знал еще по Баку.

Почти полгода держались солдаты подземной крепости. Люди умирали от голода и ран, слепли без света, гибли от жажды, но не сдавались.

Особенно страшные дни пережил подземный гарнизон 24—25 мая 1942 года. Фашистские изверги, не сумев сломить стойкость советских людей, стали накачивать в катакомбы отравляющий газ. В страшных муках гибли дети, призывая на помощь своих беспомощных матерей, люди задыхались, лишались рассудка.

28 мая автор дневника, найденного позднее в катакомбах, записал: «Целый день закапывали боевых товарищей. За кровь наших людей фашисты жестоко поплатятся. В кармане гимнастерки Степана Титовича Чебаненко нашел записку…» Дальше приводится текст записки, обнаруженной в сорок четвертом году в одной из могил Аджимушкая. Значит, С. Т. Чебаненко погиб в один из этих майских дней. Погиб ли, задохнувшись от газа, спасая женщин и детей, или умер от ран, но несомненно одно: до последних минут жизни он был в первых рядах защитников Аджимушкая.