Струной натянутая нить, что крепче стали и легче звездной пыли (СИ)

Бесцеремонно надавив на губы Ника указательным и средним пальцами, который, похоже, окончательно потерял связь с реальностью, Шон заставил его взять их в рот. Видимо, отключив мозг, Гримм не растерял инстинкты, и принялся с усердием облизывать длинные пальцы, обильно смачивая их слюной. Коротко рыкнув, Ренард чуть сместил их обоих так, что теперь они скорее лежали на боку, толчком колена заставил Ника подтянуть ногу к груди и без церемоний втиснул сразу два пальца сквозь тугое кольцо мышц. Слюны в качестве смазки оказалось чертовски мало, поэтому даже сквозь дурман возбуждения Ник ощутил боль вторжения в его тело и сжался так туго, что стиснул пальцы Шона как тисками, не позволяя ими даже шевельнуть. Дотянувшись второй рукой до полуопавшего от боли члена Беркхарда, Шон начал двигать ладонью по нему в четком жестком ритме. Подстроившись под него, Ник достаточно быстро расслабился, позволив Шону несколько раз развести пальцы ножницами. Распаленное тело не смогло отказать себе в удовольствии, и через пару движений Ренард смог втиснуть и третий палец. Он бы не стал заморачиваться подготовкой вообще, будь его воля, но его останавливало смутное понимание, что Ник вряд ли когда-нибудь был с мужчиной, учитывая, каким узким был его анус. А его размеры были чуть больше, чем средними, и стоит позаботиться о том, чтобы смазкой не стала кровь Беркхарда. Как только пальцы стали двигаться более-менее свободно, Шон сплюнул на ладонь, размазал слюну по своему члену и сильнее навалился на Ника, фиксируя того на месте. Обвив одной рукой плечи, а второй, подхватив согнутую ногу под коленом, Шон решительно толкнулся внутрь и замер, стиснутый внутренними мышцами на половине движения. Ник под ним напрягся натянутой струной и попытался сползти с распирающего нутро члена, но Ренард оказался предусмотрительней, тяжело навалившись на него и не давая двинуться. Не обращая внимания на сопротивление, Шон начал двигаться короткими неглубокими толчками, растягивая застывшее тело и одновременно входя глубже с каждым движением.

Ник только и мог, что беспомощно цепляться за руку под своей щекой. Капитан был тяжелее, сильнее и не давал не то что двинуться, а даже нормально вздохнуть. Оплетенный его руками, нанизанный, как бабочка на булавку, на его член и удерживаемый зубами, стиснутыми на загривке, Ник сорвано уже даже не стонал, а почти хрипел от эмоций и ощущения беспомощности и принадлежности. Он уже не замечал, что зубы куда острее, чем должны быть, что рука на его члене, доводящая своими движениями до исступления и одновременно не дающая кончить, стала чуть грубее. Что мощное тело за спиной стало куда горячее, чем должно быть, а жестко таранящий его член – толще, чем казался вначале.

Такой накал не мог продолжаться долго, и конец стал похож на появление черной дыры, в которую было затянуто все.

Уже вырубаясь от накатившей слабости, Ренард все же нашел в себе силы опустить руку и пошарить ей по полу в поисках хоть чего-нибудь. Попалась какая-то тряпка, в которой с трудом была опознана футболка, которой Шон и вытер их обоих прежде, чем накинуть одеяло на себя и отключившегося после оргазма Беркхарда. Все, что могло случиться, уже случилось. О последствиях он подумает завтра…

***

Радостно порхая по кухне, Монро негромко мурлыкал себе под нос какую-то незамысловатую мелодию, готовя завтрак для той, что полностью владела его думами и сердцем, а сейчас – принимала душ наверху. В его спальне. От последней мысли Потрошитель даже замер на месте, в отличие от его сердца, которое сделало радостный кульбит. Только запах пригорающих кабачковых оладий заставил Монро снова двигаться, но не перестать улыбаться.

У него была только одна просьба к богам, Небесам и прочим сущностям, отвечающим за радость – пусть у Беркхарда будет все хорошо, и он не нарушит эту идиллию. Ну, пожалуйста! Что вам стоит, а?

Может быть, его молитвам вняли, так как ранний завтрак, щедро разбавленный теплыми улыбками, искрящимися взглядами и как бы случайными прикосновениями, никто не потревожил. Завтрак. Но не утро.

Обреченно открывая дверь, Монро уже готовился высказать наглому Гримму все, что он думает о людях, которые не имеют своей личной жизни, а потому – мешают чужой, но осекся на полуслове: на крыльце стояла Джульетта, а не Ник.

Не слушая никаких невнятных восклицаний, Монро затянул не слишком сопротивляющуюся девушку в гостиную, усадил на диван и принес ей с кухни чашку чая. Приглядевшись к ней внимательнее, он только покачал головой: девушка была куда бледнее, чем при их знакомстве, похудела, в глазах застыли печаль и, как ни странно, спокойствие.

Как только Монро перестал суетиться вокруг нее, Джульетта жестом попросила выслушать ее.

- Монро, Розали… Я просто не хотела уезжать, не попрощавшись с вами. Нас познакомил Ник, но я считаю вас и своими друзьями, поэтому не могла уехать вот так.

- О, Джульетта, - погрустнела Розали. – Мне жаль. Мне правда очень жаль. Если бы мы могли сделать хоть что-то… как-то помочь! Куда ты сейчас?