Струны памяти

Еще не погасли звезды. Бледные, светились лениво. Петухи хриплыми голосами затевали перекличку. Лениво скрипели створы ворот. Подле барака лежал поселковый бугай, положив голову в пахучую траву. Глаза у бугая чуть прикрыты, острые, буравчиками.

Нюра Турянчикова, по натуре не боязливая, осторожно обошла бугая. «Кто знает, — подумала, — что ему взбредет в голову? А вдруг, как в прошлый раз, задурит и кинется?..» Но бугаю, видно, не до того было. Он даже не взглянул в сторону Нюры Турянчиковой.

Возле рослого добротного дома начальника лесопункта Нюра Турянчикова увидела Сидора Гремина и Зиночку. Сидели те на лавке, поеживаясь: прохладно с утра… «Тьфу, — сказала под нос. — Полуночники. Ни сна им, ни покоя… Стыда нету…» Вскинула голову, прошла мимо не глядя больше в их сторону.

Ераса Колонкова в избе не было. Увел пеганку на Болян-реку.

— Здравствуй, — сказала Нюра Турянчикова ерасовскому племяшу.

Филька не ответил. Его отношение к Нюре Турянчиковой не то что для других — для него самого было загадкой. Он и доволен бывал, если она приходила, и сердился. Знал, не одобряют в этом вопросе ехэ-горхонцы Ераса Колонкова: мол, своих вдов с войны еще много, колонковских… И тут верти не верти…

Филька углубился в нелегкие, по-мужски неясные размышления. А Нюра Турянчикова — легка на подъем — увидела: не прибрано в квартире, р-раз — веник в руки и… Заправила кровать, сбегала в кутушок, нарезала мелкими ломоточками тугое, улежавшееся с прошлой зимы сало, приметила в буфете початую бутыль араки. Поколебавшись и с сожалением осмотрев измочаленную пробку, поставила бутыль на стол. И только после этого присела на любимый табурет Ераса Колонкова, обитый сверху войлоком.

Заискивающе спросила:

— Филя, а ты… не с той ноги нынче встал?

Фильке всегда-то нравилось, когда Нюра Турянчикова интересовалась его настроением. И теперь — тоже…

— Я-то? Я — нет… — просиял Филька.

Во дворе глухо, два раза тявкнул старый охотничий пес Ераса Колонкова. В представлении промысловиков-любителей не пес — мечта, во всем Ехэ-Горхоне такого не сыщешь. На косулю или на зверя — идет.

Скоро на пороге вырос Ерас Колонков, увидел Нюру Турянчикову. «Рановато», — сказал, будто недовольно, а лицо подобрело, не скроешь.

— Иди завтракать, — по-хозяйски предложила Нюра Турянчикова и пересела с ерасовского табурета на лавку, поближе к Фильке.

Завтракали. Чай горячий обжигает горло, и Ерас Колонков часто рукавом рубахи утирал со лба пот. Морщился.

— Ты чего? — нарушила молчание Нюра Турянчикова. Привыкла к Ерасу Колонкову, догадалась и теперь — тот в раздумье.

— Слышала, — сказал Ерас Колонков. — Сидор Гремин к Байкалу ходил новые деляны искать. Мол, иначе нельзя — не то прикроют лесопункт. И пусть бы… — Выругался. Нюра Турянчикова стыдливо повела плечами. Филька опустил голову.

— Завтра с племяшом пойду опять на разметье, — сказал Ерас Колонков. — Огляжу. Да и другое надо кое-что…

— Правильно, — одобрила Нюра Турянчикова, хотя и не уяснила до конца, что произошло и зачем Ерасу Колонкову надо быть завтра на разметье.

15

В воскресенье Мартемьян Колонков накинул на плечи старый пиджачишко, в котором щеголял в первые дни после войны, снял со стены дробовик, опоясался патронташем и прикрыл за собою дверь дома.

А потом шел по улице Ехэ-Горхона, стучал в окна, собирал вокруг себя любителей побродяжить по лесу, пострелять… В последнюю очередь заглянул в барак, сорвал с постели Лешку. Оглядел окружавших его мужиков, сказал:

— Кажется, все в сборе, — и повел свою ватажку в лес.

Это уже стало обычным: бродяжить по тайге. Но не одному, с ватажкою. Одному скучно. Бывает, жалуются бабы: «Мой-то опять сорвался в лес с начальником. А дома — о-хо-хо! Совсем от рук отбился». Жалуются, а в душе довольны: дескать, мой-то не лыком шит. С самим начальником. И не важно, что по большей части «пустым» возвращается. Зато на виду…

Что «пустым», это верно. Вот нынче — тоже… Ходили по лесу, зайчишку даже не встретили. Устали. Решили перекусить. Отыскали лужайку и — на землю. Отдохнули. А потом россказни пошли. Из охотничьей жизни. Но были и связанные с прошедшей войной. И, как всегда, больше всех говорил Мартемьян Колонков. И он же громче всех смеялся собственным шуткам.

Неожиданно из кустов вынырнул запыхавшийся Лешка (он по строгой необходимости отлучался) и таинственно зашептал:

— След видел. Широкий, разлапистый. Никак медведь?

Загорелось на душе у ехэ-горхонцев. Разом собрали котелки. Ружья за спину и — за Леткой.

Но прошли они немного. Услышали — хрустнуло впереди. Насторожили ружья. Потом опять хруст и… кашель. А скоро из чащи вышли Ерас Колонков и Филька.

— Уберите ружья.

Ерас Колонков приблизился к начальнику лесопункта, сказал:

— Опять шастаете?

Вышло непривычно строго и сухо.

— А что вам делать? — Это Лешка. Поглядел на Ераса Колонкова, ухмыляясь.

— Ну, ты… — сказал Филька — Не очень-то…

Не понравилось Фильке — тоже нашелся — насмехается над дядей черт долговязый. Взять бы да скрутить как следует.

Ерас Колонков покосился на племяша, догадался: нехорошо у него на душе. Отчего-то и у самого на сердце муторно стало.