Струны памяти

Знаю, что не было, и потому, наскоро позавтракав, бегу на конюшню. А там уж старики да старухи, сидят на лавке у центральных ворот, переговариваются и пальцем на Федоса Бесфамильного (он стоит у коновязи, лицо бледное) показывают: «А еще милиционер!.. Не мог пымать вора!..» Догадываюсь: не то поразило их и выгнало из дому, что на конюшне случилось воровство (на своем веку повидали и почище!), а то, что украдено из-под носа у самого Федоски-милиционера. Вот и стараются, перемывают ему косточки.

Приезжает председатель колхоза, слезает с седла, привязывает лошадь к коновязи, подходит к Федосу Бесфамильному. Издали слышу, как он сердито говорит:

— Не доглядел?! — и долго ругается.

Из его слов узнаю, что председателя колхоза пуще всего взволновало не то, сколько украдено, а самый факт воровства: «Что, как и другие начнут красть?.. Безобразие!»

Федос Бесфамильный и не делает попытки оправдаться, и это, кажется, особенно злит председателя.

— Я теперь понимаю, что не зря тебя вычистили из милиции, — говорит он. — Не зря…

— Так точно, не зря, — соглашается Федос Бесфамильный и, вытянувшись в струнку, преданно смотрит на председателя колхоза. У того начинают дрожать руки, он долго не может свернуть самокрутку, а потом с досадой бросает ее наземь. У него дергается широкая правая бровь, когда он говорит:

— Вместо того, чтобы сидеть на конюшне и стеречь колхозное добро, он, понимаешь ли, бегает по деревне и шлет во все концы рапорты. Смешит людей, отрывает от дела.

У Федоса Бесфамильного розовеют кончики ушей, он то откроет рот, то закроет, силясь что-то сказать, но не осмелится; наконец говорит негромко:

— Никак нет… Не отрываю и не смешу, а только считаю своим долгом следить за порядком в деревне. Если я не постараюсь, то кто же тогда постарается?

— А кто… кто уполномочил тебя следить за порядком? — тихо, волнуясь, спрашивает председатель, а потом повышает голое, почти кричит: — Вон… вон отсюда! И можешь больше не приходить. Обойдемся!

Федос Бесфамильный, понурясь, идет по рыхлой, пыльной колее дороги. Я догоняю его, плетусь следом за ним.

А в доме у Федоса Бесфамильного, где и без того никогда не было порядка, теперь бог знает что творится… Двери в сенцы распахнуты, посуда на столе немытая, кровати не заправлены. Посреди комнаты стоят раскрытые чемоданы… Жена Федоса Бесфамильного швыряет в них что ни попадя. Увидев мужа, говорит, посверкивая глазами:

— Все! Хватит срамиться. Уезжаю к матери. А ты оставайся. Оставайся, ирод!..

— Брось дурить! — говорит Федос Бесфамильный, но как-то уж очень вяло и нерешительно, а минуту спустя уходит из дому. Я иду на крыльцо, сажусь на верхнюю приступку. Федоса Бесфамильного долго нету, но вот он возвращается, слегка покачиваясь. Я во все глаза гляжу на него, потом говорю:

— Дядя Федос, ты выпил, что ли? Сроду и рюмки не подносил ко рту. Что же ты?..

— А, ладно, че-го уж!.. — едва ворочая языком, говорит он, садится рядом со мной. Долго молчит, но вот оборачивается ко мне, и глаза у него становятся тоскливые — и не смотрел бы — спрашивает: — Слышь-ка, а ведь это кто-то из мужиков подстроил мне на конюшне, а-а?.. С чего бы? Я понапрасну не обижал, а хотел, чтоб для их же пользы…

Жена на крыльце появляется, держа в одной руке чемодан, а другою подхватив пацаненка Митю. Федос Бесфамильный вскидывает руку, командует:

— Кру-у-гом, шаго-о-м ма-а-арш!..

Но жена, не взглянув на него, уходит.

ДЫМ НАД КУЗНИЦЕЙ

Семен Удальцов, фронтовой товарищ отца, скучает уже вторую неделю. Это вызывает сильное беспокойство у председателя колхоза. А скоро он делается темнее тучи, холодно здоровается с людьми. Малейший непорядок на конюшенном ли дворе, в гараже ли вызывает у него раздражение… А третьего дня сгоряча не разглядел, что перед ним уполномоченный из райцентра, а не Нюрка-продавщица, и выдал такое, что даже видавшие виды старики схватились за головы и, не сговариваясь, решили, что председателю колхоза не усидеть на своем месте… Но мы, пацаны, наблюдая за райуполномоченным, высказались в том роде, что все на этот раз для председателя колхоза кончится благополучно. Будь по-другому, райуполномоченный уже давно укатил бы из деревни или, на худой конец, не вылазил бы теперь с почты и днями висел на телефоне, требуя соединить с райцентром. Но этого не случилось. Видать, попался уполномоченный без царя в голове. Бывает и такое…

Ходит по деревне председатель колхоза темнее тучи, а следом за ним слушок бежит: «Семен Удальцов скучает…» Мужики стараются пораньше уйти из дома и заняться делом, опасаются, как бы председатель колхоза не нагрянул да не накричал… И даже деревенские бабы, во всякую пору горластые и шумные, и те присмирели, норовят обойти председателя колхоза стороною и не устают спрашивать у пацанов: «Ну, как там Семен? Скучает еще?..» — «Скучает, — отвечаем мы, с утра облепив неказистую избу с полуистлевшей крышей, в которой живет Семен Удальцов. — Лежит на кровати, глядит в потолок и вздыхает…» — «Вот беда-то!.. — огорчаются бабы. — Сенокос на носу, а он скучает. Отойдет ли? А что, как нет?..»