Струны памяти

Выдрать подгнившие плахи в полу и вместо них уложить новые доски вроде бы несложно, и дело в наших руках спорится… Поутру ходит директор по школьному коридору, останавливается у свежеотесанных плах, наступает на них обеими ногами, пробуя на прочность, едва заметно улыбается. Доволен, значит… И на нас, помощников Макария, смотрит с уважением. И мы принимаем это как должное и вот уж за уроки не садимся… Некогда! Учителя пробовали вызывать нас к доске, но директор сказал: оставьте их, наверстают еще!.. И учителя махнули на нас рукой.

Недели через две мы приступили к ремонту пола подле директорского кабинета. И только тогда поняли, сколько мороки с этим ремонтом. Уж больно много крестов здесь понаставил Макарий! Помнится, дней пять провозились, но сделали-таки, а потом долго сидели в школе, слушали песни Макария, говорили о том, что вот придет завтра, в школу директор, поглядит на нашу работу, скажет: «Молодцы!..»

И пришел, и сказал, но не то, о чем думали. Директор по привычке начал ходить по свежесбитым половицам и чуть ли не подпрыгивать, пробуя их на прочность. Ну и… пара-другая половиц не выдержала тяжести директорского тела, и он улетел вниз. А подпол глубокий, не сразу выберешься… Мы, пацаны, были тут же, когда директор принимал нашу работу, а как увидели, что он улетел вниз, разбежались. К счастью, учителя скоро пришли в школу, увидели, велели не мешкая принести со двора лестницу, помогли директору выбраться. Приказал он разыскать Макария, долго говорил с ним с глазу на глаз в учительской. Вышел оттуда Макарий потускневший и объясниться с нами не захотел, ушел из школы.

А директор и по сей день не попадет в кабинет, видать, опасается, что и другие половицы могут не выдержать. Зря, думаю… раз на раз не приходится. Но никто не скажет ему об этом, и Макарий молчит. И оттого директор прочно обосновался в учительской, о большем пока не помышляет. Впрочем, так ли?.. Вон опять говорит Макарию:

— Теперь пора и ремонтом заняться. Давай собирай свою компанию и приступай… А о том конфузе забудем.

У пацанов из «компании» Макария загораются глаза, но сам он молчит и лишь искоса, с недоверием поглядывает на директора, потом спрашивает:

— Эти слова понимать как приказ?

— Нет, — морщась, говорит директор. — Как просьбу…

— Тогда и разговора быть не может. Не хочу…

Директор хмурится, поднимается из-за стола, уходит. Я с недоумением гляжу на Макария: вот выдал так выдал!.. Директор, можно сказать, со всем уважением к нему, а он…

Доедаем картошку, расходимся по домам… Отец сидит на крыльце, поджидает меня, спрашивает, как нынче поработали?.. Хорошо, говорю, лучше не надо, потом рассказываю про номер, который отмочил Макарий… Это не удивляет отца.

— Такой уж он и есть, загорается быстро, но так же быстро опускает руки…

С неделю не вижу Макария, потом встречаю его в клубе. Торжества, помню, были какие-то, народу в клубе много, даже в проходах стоят, а мы, пацаны, впереди, у самой сцены, на полу… Законное наше место! Отсюда мы смотрим трофейные фильмы про тонконогих барышень, про Тарзана, отсюда же слушаем речи районного начальства, когда нам дозволяется прийти в клуб, а потом хлопаем, да так сильно, что ладони делаются красными и еще долго ноют…

Макарий при орденах, сидит, задумавшись, пишет что-то, шевеля губами, на листах бумаги… А на трибуне председатель колхоза, бывает, замолчит, посмотрит в зал, и это мы понимаем, как сигнал к действию, начинаем хлопать в ладоши. Иногда нас поддерживают в зале, а порой и прикрикнут:

— Тише вы! Расшумелись!..

Я смотрю на Макария, у него невеселое лицо, изредка он поднимает голову, но тут же опять склоняется над бумагами. Чего уж он пишет, ума не приложу!..

Место в президиуме за Макарием закреплено давно. Не было на моей памяти ни одного собрания, когда бы его не позвали на сцену. Хотя нет, вру… Было однажды… сошлись вот как-то решать вопросы чуть ли не в районном масштабе, председатель оглядел собрание, одного позвал в президиум, другого… Про Макария забыл. Ну, тот посидел да и подался к выходу. Бабы начали шушукаться, приглядываться к тем, кто на сцене… Потом одна из них встает и говорит сурово:

— Отчего не вижу Макария? Куда подевали Макария?..

Председатель попытался ее успокоить, но куда там!.. — зашлась в крике: подавай ей Макария, и все… И собрание поддержало ее, зашумели, затопали ногами. Председатель и отступил, велел звать Макария… И тот не стал куражиться, пришел, занял свое место, привычно склонил голову и задумался…

Мы, пацаны, было время, звали Макария Задумчивым. «Глянь-ка, Задумчивый куда-то потопал…» «Ничего он тебе не сделает, Задумчивый-то, промолчит, как всегда…» Но услышал Макарий и сказал с обидою: «В сорок третьем, когда пришел с фронта и привез леденцы, говорили: «Дядька, миленький, спасибо…» А теперь что же, забыли?..» С того дня никто и не зовет его Задумчивым.