Струны памяти

Макарий уже не просто играет, а поет негромко, с грустью, и светлые, полные тревоги и страсти слова летят над примолкшей долиной, и даже птицы не поднимаются в эту пору ввысь, притихли, попрятались…

До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага…

Большое синее небо над головой, и — коршун… все кружит, кружит… И камнем упал бы на добычу, да, видать, уж не смеет. Откуда-то взялись вороны и белохвостые галки, окружили пернатого, загалдели… Но еще страшатся подступиться к нему, а только и я знаю: пройдет минута-другая, и, осмелев, птицы набросятся на коршуна, не пустят к своим гнездам, и долго будут виться вокруг него, пока устав отбиваться, он не улетит восвояси. Макарий перестает петь, отставляет гармонь в сторону, глядит на нас виноватыми глазами, улыбается:

— Нагнал, поди, на вас скуку?..

Не вяжется эта его улыбка, робкая и слабая, со всем тем, что теперь у меня на душе. А на душе у меня светлое что-то, сильное. «Ах, как хорошо! — думаю я. — Как хорошо, что меня ждут дома и что со мной пацаны. Куда же я без них-то?..»

На школьном дворе нас встречает ребятня. Есть тут и учителя, и даже директор школы… Он в новом костюме из шевиота, в белой рубашке, непривычно веселый… Подходит к подводе, помогает Макарию слезть с воза, интересуется, как в тайге с сухостоем и сможем ли заготовить дрова на зиму?.. Макарий сухо отвечает, и это, кажется, не очень-то устраивает директора, он подзывает к себе пацанов, кто был нынче в лесу, начинает расспрашивать… А после тою как дрова уложены в поленницу, а быки выпряжены из-телег и отведены во внутренний, для скота, дворик, директор берет под руки Макария и велит нам, пацанам, следовать за ним. Я уже знаю, что в кабинете нас ждет горячая картошка и чай… Небось уборщица тетя Муся с утра суетится, у нас в такие дни неспокойно в школе, словно бы и нету летних каникул, учителя приходят, говорят о том, что печки в школе худые, берут много дров, а тепла чуть-чуть…

И я, когда не удается попасть на лесные делянки, слоняюсь по школьному двору с утра до ночи. Но нынче я с теми, кто пришел из лесу, и потому я могу запросто, не снимая фуражки, здороваться с учителями, чувствовать себя между ними едва ли не как равный, спокойно отвечаю на вопросы: ничего… есть еще сухостой, не перевелся еще… А вот на будущий год, надо думать, будет хуже, старого лесника прогнали с работы, а новенький, слыхать, строгий мужик, собирается начать борьбу с букашками и таракашками. А раз так, то и сухостоя тогда будет меньше.

Да что там говорить об учителях! Я и перед директором теперь не робею, а гляжу на него, правда, со спины, без волнения, сказали бы: а ну-ка потолкуй с ним за школьную жизнь и долго ли еще будут наезжать из райцентра комиссии, которых учителя боятся, как черт ладана, и я не смутился бы и подошел к нему… Искоса поглядываю на Макария: идет с директором школы, сутулится и в глаза ему не глядит, поспешно отвечает на вопросы… И не догадывается, чудак-человек, что нынче — его день…

На пороге директорского кабинета стоит тетя Муся, улыбаются ее маленькие хитрые глаза:

— Работнички! Приехали… И главное дело, что с дровами приехали. Слава те господи! — Перенимает Макария у директора: — Нуте-ка, мил-человек, дай-ка сюда рученьку!.. — Но не тут-то было, Макарий прячет левую руку за спину, лицо делается бледно-розовым, в глазах едва ли не испуг… Тетя Муся смеется: — Ишь как робеет. Не ровня я ему. Стара стала…

Деловито, без робости, оглядываю директорский кабинет, а потом вместе с пацанами сажусь за стол, перекатываю в ладонях горячую картофелину… Подле меня Макарий, ест вяло и будто нехотя, и все посматривает на директора школы. Не верится даже, что был он прежде, по слухам, веселый малый: и поговорить умел, и себя не давал в обиду… Я и теперь не забыл: когда речь заходила о прежнем Макарии, люди вспоминали последнее перед войной собрание колхозников, и улыбались при этом, и удивлялись: отчего так сильно изменила война Макария?..

А было так… Приехал из райцентра инструктор райкома партии, и не один — привез с собой человека, чтоб предложить его собранию на пост председателя колхоза. Ну, ладно, дело стоящее: старый председатель не тянул, мог с мужиками у магазина на скорую руку раскупорить бутылку, а уж о колхозе думал в последнюю очередь… Вышел, говорят, инструктор на трибуну и стал нахваливать нового человека, о котором до этого колхозники слыхом не слыхивали, а спустя немного начал говорить за сельскую жизнь, какою она должна быть ладной и умной. И уж так хорошо у него это получалось, что колхозники заслушались. А потом поднялся Макарий, молодой да красивый, обвел веселыми глазами собрание и говорит:

— Что же получается, граждане?.. Привез нам, значит, инструктор нового председателя, кто он такой?.. Шут его знает! Что, как и он завтра с утра побежит в магазин, а не в контору? Может так быть?..

— Может, — отвечает собрание. — Те, кого с места на место возют, все больше такие… Вот и прежний-то наш… Было время, и его возили из колхоза в колхоз.