Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Понимая, насколько сильна в России консервативная традиция, зиждящаяся на убеждении, что закон существует не для обеспечения гарантии индивидуальных прав (как на Западе), а для поддержания порядка, Струве решил как можно более полно обосновать тезис о том, что нельзя ограничиваться чисто формальной законностью. Законодательство должно выполнять специфические функции, прежде всего — обеспечивать гарантии прав личности. В статье «Право и права» Струве горячо протестовал против формалистского подхода к законодательству: «Им [российским гражданам] нужны не отвлеченное право и не отвлеченная от всякого содержания “правомерность”, а и конкретные права. “Правомерность” и “законность” ценны и ценятся людьми тоже не в силу присущих этим началам внутренних достоинств, а потому что в реальной, правовой жизни народа они соединяются с конкретным содержанием, с ценными для человеческой личности и для целых общественных групп “правами”….Иначе говоря, правовой порядок ценен не только потому, что он выражает собой господство объективного и бесстрастного права, а и потому, что, благодаря господству этого объективного и безличного права, обеспечиваются важнейшие интересы человеческой личности, облеченные в форму прав….Для того, чтобы обыватель-крестьянин имел основания “перекреститься” перед законом, необходимо, чтобы “закон” утешал не только своей формой, но и своим содержанием, чтобы закон расширял свободу крестьянина, то есть подымал его личность, давал ему “права”»[642].

Наличие гарантий индивидуальных прав является важным фактором в любую историческую эпоху, но в новых условиях этот фактор приобрел исключительную важность, поскольку мощное развитие техники и все большего количества сложных технологий расширяло возможности государственной власти. Струве вовсе не смотрел на этот процесс как на исключительно негативный, однако полагал, что он должен быть уравновешен соответствующим усилением сферы индивидуального: «Никогда, ни в одну историческую эпоху отсутствие у личности отвержденных в праве прав не грозило такою культурною опасностью, как в веке огромных государств с превосходною сетью железных дорог, телеграфов, телефонов, с их точно работающим, «просвещенным» бюрократическим «аппаратом». Современная техника, конечно, оказывает огромные услуги личности и ее смелым исканиям новых путей и содержаний жизни. Но недаром она основана на принципах концентрации и централизации силы, девиз которых: у кого мало, у того отнимется и малое, у кого много, тому и дастся многое. Там, где централизованный государственный механизм заведует всем, указует всему предел и меру, всюду проникает, все улавливает, управляет настоящим и стремится преднаправить будущее, — там современная техника (в широчайшем смысле этого слова) неизмеримо больше идет на пользу централизованному аппарату власти, чем самодеятельной личности.

Если «христианство не нуждалось ни в свободе печати, ни в свободе собраний для того, чтобы завоевать мир», то только потому, что оно пользовалось в сущности почти беспредельной свободой слова и общения. В те эпохи, когда технические средства государства и власти были крайне несовершенны и произвол не был еще упорядочен, его господство было гораздо менее всеобъемлющим и потому менее вредным для культурного и в особенности для духовного творчества, чем в наше время. Не было ни книг, ни журналов, ни газет, но зато не было ни цензуры, ни полиции, и не могло их быть, потому что и эти учреждения требуют для своего развития и усовершенствования известных технических средств. Известно, что в классической стране свободы печати цензура пала не только или не столько вследствие ясного сознания ее неправомерности как таковой, сколько в силу технических несовершенств полицейского аппарата… Английская свобода вообще исторически связана с неповоротливостью государственного, или, иначе, административного аппарата Англии.

Отсюда ясно, что там, где субъективные права не отверждены в праве, технический (в широком смысле слова) прогресс, подхватываемый и усваиваемый всего лучше и полнее централизованным государственным аппаратом в некоторых, и очень существенных, отношениях, ухудшил и ухудшает позицию личности как творца новой культуры, как искателя новых путей.