Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Крестьянское движение, конечно, носит стихийный и неорганизованный характер, но если интеллигенция, и в том числе земские люди, будут перед лицом его пребывать в пассивном состоянии, они в политическом смысле окажутся в тисках между бунтующим крестьянством и охраняющим самодержавие правительством. Правительство не прочь… натравить крестьян на образованные классы и в том числе на либеральных помещиков. Но, с другой стороны, правительство само боится и должно бояться крестьянского движения, так как серьезных уступок крестьянству самодержавное правительство не может сделать. Пока черные сотни, подобранные полицией, с некоторым числом одурманенных добровольцев из народа избивают интеллигенцию на улицах городов, самодержавное правительство может потирать руки от удовольствия. Но крестьянской аграрной революции оно должно бояться еще больше, чем сами помещики, ибо, поддерживая крестьян, оно восстановило бы против себя помещиков, а поддерживая помещиков и расстреливая крестьян, оно проделывало бы своими собственными руками гапоновский эксперимент над крестьянами, то есть создавало бы абсолютно крепкий, несдвигаемый фундамент для русской политической революции. Такова логика событий. Русская оппозиция, не только демократическая, но и умеренно-конституционная, должна в настоящий критический момент исходить из того факта, что в стране уже началась аграрная революция. Если так, то единственная разумная со всех точек зрения тактика состоит в том, чтобы овладеть революцией в самом начале и, признав в существе эту революцию законной, вдвинуть ее в русло закономерной социальной реформы, осуществляемой в связи с полным политическим преобразованием страны теми средствами, которые даст демократическая конституция.

Вот почему решение аграрного вопроса в самой недвусмысленной формулировке введено в данную нами выше программу демократической партии. Я лично считаю такую резкую постановку аграрного вопроса в программе единственным разумным шагом, обязательным не только для демократов, но и для конституционалистов вообще. Точно также активнуюу революционную тактику в современной стадии русской “смуты” я считаю единственной разумной для русских конституционалистов. Если настоящий момент будет пропущен для активной тактики — то “закон действия” будет продиктован или, вернее, навязан русскому конституционализму, с одной стороны, самодержавным правительством, с другой — стихийным движением народных масс и поведением социалистических партий. Я нарочито в данном случае говорю не только о демократах, но и о всех вообще русских конституционалистах и даже особливо имею в виду конституционалистов из землевладельческого класса.

Им надлежит понять, что политическая реформа в современной России тесно сплелась с социальными проблемами и что при этом аграрная революция началась в России при условиях исключительных и в мировой, и в ее собственной истории. В стране существуют социалистические партии и рабочее движение. И социалистические партии, и еще более рабочее движение, на которое они влияют, передают и передадут революционную энергию крестьянской массе.

Из нужды крестьян в связи с социалистической агитацией и с социалистическим перевоспитанием рабочего класса получится такое движение, с которым было бы бессмысленно бороться. С революциями умные, истинно государственные люди вообще не борются. Или иначе: единственный способ борьбы с революцией заключается в том, чтобы стать на ее почву и, признав ее цели, стремиться изменить только ее методы …

Революцию, повторяем, победить нельзя, революцией можно только овладеть»[835].

Того же мнения он придерживался и в ходе состоявшегося на страницах французской газеты Humanité обмена мнениями между ним и Жаном Жоресом: «…России нужно правительство сильное, правительство, которое не будет бояться революции, потому что оно станет во главе революции….революция в России должна стать властью»[836].

Скрытое за этими радикальными рассуждениями беспокойство не ускользнуло от внимания некоторых проницательных наблюдателей-социалистов. Комментируя сложившуюся в июле 1905 года ситуацию в России, Карл Каутский снисходительно заметил, что российские либералы, такие, как Струве, проявляют все большую озабоченность по поводу растущей анархии и готовы оплакивать отсутствие сильной власти. Подобные опасения Каутский находил совершенно необоснованными: история Франции показала, что рабочий класс лучше всего созревает как раз в революционных условиях. «Поэтому перманентная революция есть именно то, что нужно российскому пролетариату», — заключил Каутский, добавив, что, судя по всему, к этому дело и движется[837]. Струве полагал, что в этом, лично ему адресованном пассаже впервые была высказана концепция «перманентной революции»[838].