Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Те, кто боятся искажающего давления реакционных факторов на крестьянские выборы, не учитывают той огромной очистительной работы, которая будет разом совершена самим фактом ликвидации самодержавно-бюрократического режима и которая в огромной степени просветит социально-политическое сознание народных масс. Нужно помнить, что в России происходит целая революция, то есть огромный социальный сдвиг, при котором комбинация политических сил должна радикальным образом измениться.

Но если дело обстоит так, то что же означает наше выраженное выше мнение, согласно которому всеобщее избирательное право диктуется для России здравым консерватизмом? Нет ли в этих двух утверждениях непримиримого противоречия? Мы глубоко убеждены в том, что между ними нет ни малейшего противоречия, а что, наоборот, одно утверждение с неумолимой логикой вытекает из другого.

Огромный социальный «сдвиг», совершающийся в современной России, требует для своего мирного осуществления самых широких политических форм. Процесс общественных изменений, переживаемый Россией, представляет одну из тех комбинаций, при которых радикальное решение политического вопроса является единственным умиротворяющим, единственным обеспечивающим истинный порядок.

Политическая реформа приходит в Россию не слишком рано, а слишком поздно для какого-нибудь промежуточного решения. Те «оппортунисты», которые с торжеством указывали на то, что народ в России относится безразлично к конституционной реформе, и отсюда выводили ненужность этой реформы, упускали из виду, что политическое безразличие и безучастие масс есть conditio sine qua non такой умеренной реформы государственного строя, при которой эти массы могут не приниматься во внимание в качестве политического фактора. Выжидая, пока самодержавие само даст политическую реформу, «оппортунисты» опоздали со своими решениями политического вопроса. Опоздали в двояком смысле. Им не дадут провести их промежуточное решение, и даже если такое решение и будет проведено, оно не умиротворит страны.

Россия стоит не только перед политическим преобразованием. Вернее, в политическом преобразовании, как в фокусе, сходятся все ее назревшие нужды, все великие и сложные социальные проблемы, перед которыми самодержавие оказалось совершенно бессильно. Народные массы проснулись и зашевелились. Их движение показывает, что они вышли из косного состояния, чувствуют свою силу. Жизнь народных масс поставила целый ряд трудных вопросов и задач. Русская интеллигенция, в лице ее различных направлений, давно живет и болеет этими вопросами, у нее накопились различные, более или менее продуманные, их решения. Нужно открыть всем силам выход, предоставить всем решениям возможность вступить в состязание на широкой арене свободной политической жизни.

Только всеобщее избирательное право даст всем общественным элементам равную возможность измерить свою настоящую силу. Только оно даст нам познание действительной меры всех вещей в государстве. Нас пугают радикальными программами и увлечением масс этими программами при всеобщем голосовании. Но наличность радикальных программ и политическое пробуждение масс суть факты, с которыми уже теперь приходится считаться и еще более придется считаться на следующий день после политической реформы, как бы далека она ни была от всеобщего голосования. И можно смело утверждать, что радикальные программы будут тем сильнее и в то же время бесплоднее влиять на народные массы, чем меньше эти массы будут властно и ответственно участвовать в устроении государственной жизни.

До тех пор, пока народные массы не будут на равных с имущими классами правах участвовать в законодательстве, ими всегда будут владеть такая тревога и неудовлетворенность, которою постоянно будет питаться всяческая «смута». Разве продолжающееся до сих пор стачечное движение не показывает, что, при невозможности удовлетворить свою потребность в политическом самоопределении, рабочие массы вступают на путь экономической борьбы, прямо губительной для них самих и разорительной для других классов общества? Разве мы не видим, что в этой борьбе рабочие нередко выставляют требования, объективно невыполнимые, требования, которые, при политической свободе и равноправии, не могли бы быть поддерживаемы ни одной минуты ни ими, ни их друзьями? Разве при возможности для крестьян нормально влиять на законодательство, аграрные беспорядки, подобно лесному пожару, могли бы захватывать огромную территорию? Разве те самые политические влияния, которые теперь обнаруживаются во всех рабочих и крестьянских беспорядках, не искали и не находили бы себе в демократическом строе более прямых и верных путей к достижению своих целей?