Сцены из жизни провинциала: Отрочество. Молодость. Летнее время

Да. Правда, впоследствии я от трубки отказался.

«Он пожимает плечами.

– Шут его знает, – отвечает он. – Так себе.

– Не выпить ли нам по чашке чая?

Вопрос берет его врасплох. Разве они не соперники, не враги? Дозволяется ли соперникам брататься?

Уже близок вечер, в кампусе пусто. В поисках названной чашки чая они отправляются в Студенческий клуб. Там закрыто. Эм-Джей – так он представился, – достает трубку.

– О, простите, – спохватывается он. – Вы курите?

Удивительное дело: этот Эм-Джей, простой и непосредственный, начинает ему нравиться! Мрачное настроение его словно испаряется. Эм-Джей нравится ему и, если все происходящее не есть упражнение в „самопрезентации“, он тоже, по всему судя, нравится Эм-Джею. И это их взаимное расположение родилось в один миг!

Но чему же тут, собственно говоря, удивляться? Почему их двоих (или троих, если включить в компанию и призрачного третьего) отобрали в кандидаты на должность лектора английской литературы, как не потому, что они – люди одного покроя, порождения одной и той же формации (формация – слово не самое ходовое, не забывай об этом) и – последнее и самое очевидное – оба они южноафриканцы, белые южноафриканцы».

На этом фрагмент заканчивается. Дата под ним отсутствует, но я почти уверен, что написан он в девяносто девятом или в двухтысячном году. Итак… у меня возникла в связи с ним пара вопросов. Вопрос первый: вы оказались кандидатом успешным, получили место лектора, тогда как Кутзее отвергли. Как вы считаете, почему его отвергли? И заметили ли вы в нем какую-либо обиду?

Никакой. Я ведь был человеком системы – существовавшей в те дни колониальной университетской системы, – а он был для нее аутсайдером, поскольку уезжал завершать высшее образование в Америку. С учетом природы любой системы, а именно ее потребности в самовоспроизводстве, я в любом случае обладал преимуществом перед ним. Он это понимал – и в теории, и на практике. И определенно ни в чем меня не винил.

Очень хорошо. Второй вопрос: он полагает, что нашел в вашем лице нового друга, и составляет список ваших общих черт. Однако, дойдя до «белых южноафриканцев», останавливается. Имеются ли у вас какие-либо соображения относительно причины, по которой он остановился именно на этом?

Почему он взялся было за тему отличительных черт белого южноафриканца, но тут же ее и оставил? Я могу предложить вам два объяснения. Первое состоит в том, что тема эта слишком сложна, чтобы разрабатывать ее в мемуарах или дневнике, – слишком сложна и слишком болезненна. Второе попроще: история его приключений в университетском мире чересчур скучна, чтобы в нее углубляться.

И какое из объяснений выбрали бы вы?