Студенческие годы в Горьком. 1967-1972 гг.

Поступал я на переводческий факультет, куда принимали только юношей, потому что институт готовил кроме переводчиков для гражданских отраслей также и офицеров-переводчиков, которых, по штатному расписанию того времени, полагалось иметь в каждом полку Советской Армии. Поэтому курс подготовки на факультете включал военную специализацию, в чем, говоря откровенно, и заключалась для меня исключительная притягательность Горьковского иняза. Зарубленная на корню двумя годами ранее, моя попытка связать жизнь с военно-морским флотом (почти уверен из-за некомпетентности военного комиссара нашего районного военкомата) не убила во вне изначального восторженного отношения ко всему военному. Нет, я не был большим любителем военных игр или физических единоборств, не мечтал о торжестве над противником, «поверженным» нашим несокрушимым оружием. Меня скорее привлекала армия как институт исключительной дисциплины, подтянутости и выправки, так я это воспринимал в своем семнадцатилетнем возрасте. Нравилась предсказуемость армии как системы, где на поверхности все ясно и точно: есть начальник, и есть подчиненный; есть приказ, и его надо выполнять без вопросов. За тебя думают, а ты только берешь под козырек, и такой расклад меня привлекал. Конечно, эта упрощенная характеристика армейской системы чрезвычайно утрирована и схематична, наверное, во многом я не прав, но именно так я думал об армии, и это меня мотивировало.

В связи с некоторой военной ориентацией курса обучения на переводческом факультете абитуриентам до экзаменов надо было пройти военную медкомиссию. Меня все эти процедуры приводили в исключительный восторг: в душе я радовался и тихо ликовал. Как в таких случаях бывает, нас загнали в большую комнату, указали на ширмы в углу комнаты, попросили там раздеться догола и выстроиться перед комиссией, в белых халатах восседавшей за длинным столом, покрытым скатертью, тоже белой. Поочередно нас экзаменовали: заглядывали в рот и проверяли горло, поднимали веки глаз и что-то там рассматривали, стучали пальцами по спине и молоточком по коленям – в общем, ничего необычного не происходило. Проблем у меня не возникло, хотя и обратили внимание на мой забинтованный палец; пришлось ответить, что я по неосторожности порезался и все уже почти зажило. Были сделаны пометки в каких-то журналах, и на этом все закончилось.

Как проходил вступительный экзамен по английскому языку, где должна была решаться моя судьба, я не помню, хотя получил на нем желанную пятерку (у-р-р-а!!!). В память врезалось лишь добродушное лицо женщины, которая утром, в день приезда в Горький, принимала мои документы и сказала, что такие ребята, как я, институту нужны. Я вновь встретился с ней после экзамена, когда повторно пришлось навестить приемную комиссию, чтобы уладить бумажные дела с зачислением в институт. Как я уже отмечал, с моей серебряной медалью, дарованной мне по непонятным причинам нашим директором Александром Борисовичем Разумовым, я сдавал только один экзамен, точно зная: в случае высшего балла – дело, как говорится, «в шляпе», и я студент. Так оно и вышло. Когда нужно приезжать на учебу, мне объяснила все та же сердобольная ласковая женщина, вполне возможно, временно приставленная ко мне ангелом-хранителем.

3. «Вперед, заре навстречу!»

Перед отъездом в Казань необходимо было решить вопрос с жильем в Горьком на время учебы в институте. Как оказалось, мое материальное положение, судя по предоставленной справке, являлось таковым, что я не мог претендовать на место в общежитии, и это значило, что жилье следовало искать в частном секторе. Как правило, в городах с большим притоком иногородних студентов, коим был Горький, в районах, прилегающих к учебным заведениям, местные жители, а в основном это были одинокие пенсионеры, сдавали часть своего жилья – комнаты или «угол», как это называлось в те времена, – студентам.

В приемной комиссии висел специальный стенд, куда квартиродатели прикрепляли листочки самой разнообразной формы с адресами съемного жилья. На этом участие института в благополучии своих студентов во время учебы заканчивалось. Говоря иначе, институт не предоставлял никакого содействия в поисках крыши над головой своим студентам. Что вполне объяснимо, ведь в те времена все было весьма примитивно в этом плане: никакой тебе базы данных о пригодном жилье или информации о владельцах жилплощади, которая сдавалась внаем. Опыта в поисках пристанища у меня, понятное дело, никакого не имелось, и помощи ждать было не от кого. Так что – добро пожаловать во взрослую самостоятельную жизнь. Инициативу пришлось брать в свои руки: быка за рога, как говорится, и вперед.