Студент

Она достала из сумочки деньги, я добавил.

— Вов, не вздумай одно вино покупать. Возьми что-нибудь поесть — колбасы или там консервов каких, — сказала Маша вслед Вовке, когда тот уже выскочил на кухню.

— А как же Мила? — спросила вдруг Маша, когда Вовка ушел.

— Не знаю! — у меня тоскливо сжалось сердце. — Маш, не трави душу. Здесь вопрос стоит один: ехать или не ехать. Я все взвесил и решение принял.

— Правильно решил. Кому-нибудь можно было бы и не ехать, а тебе сам Бог велел. На это и Зыцерь благословил, — заявил Алик.

— Что вы все со своими Зыцерем. Зыцерь, Зыцерь. Тебя же Мила любит. Как она теперь? — не унималась Маша.

— Если в Ленинграде сложится, я приеду, и все станет на свои места. Время лечит. А за это время много воды утечет. Как говорят латиняне, «Tempora mutantur et nos mutamur in illis».

— Ты, Володя, хороший человек, но в тебе слишком много рационального, — сказала Маша. — Отсюда и твой некоторый цинизм.

Я промолчал. Молчал и Алик, поняв, что дальше продолжать этот разговор — все равно, что идти по шаткой лестнице: кто-нибудь да сорвется.

Вовка принес три бутылки портвейна, коляску ливерной колбасы, две банки кильки в томате и большой кулек пирожков с повидлом.

— Ну, Вов, тебя и посылать…Зачем три бутылки-то? — возмутилась Маша. — А колбасы, что-ли, не было вареной?

— Была, но ливерная дешевле.

Маша покачала головой, Алик усмехнулся: он знал — сколько Вовке не дай денег, он сначала рассчитает максимум бутылок, которые можно купить, а на то, что осталось, возьмет закуски. Бывало, что на закуску оставалась мелочь на сырок или на кулёчек соленой камсы.

Мы выпивали, лениво разговаривали. Но вот когда Маша стала рассказывать, что Леран официально развелся с Ликой Токаревой, он сам появился на пороге с двумя бутылками вина. Я подумал, что пора потихоньку собираться, и ждал удобного момента, чтобы уйти.

— Лобода-то на Юльке Кречетовой женился, — сказал Леран.

— Да ты что?! — искренне удивилась Маша.

— Там мать чуть с ума не сошла. Она женщина умная и сразу раскусила, что на самом деле представляет из себя Лобода. А Юлька дура. От Лободы мозги заклинило. Он ей уже, когда ходила с ним, изменял, а она делала вид, что ничего не замечает.

— И как же мать согласилась? — спросил я.

— А куда денешься? Единственная дочка. Истерику закатила. Говорит, утоплюсь. Так самое-то интересное: он недавно пришел пьяный, Юлька устроила скандал, а он ей фингал поставил. Пришла мать и вытурила его из квартиры. Теперь он ходит к Юльке, когда матери нет, и выпрашивает прощения.

— Господи, да знаю я эту Юльку, — с досадой сказала Маша. — немного покочевряжится и простит. Зинаиду Александровну жалко.

Мне совсем стало скучно, и я собрался уходить, но пришел Валерка Покровский и мне пришлось для приличия еще немного посидеть. Затем я тепло со всеми попрощался и пошел к выходу. Уже в дверях Маша остановила меня и вдруг нежно поцеловала в щеку. Меня, как током, пронзило ощущение странного чувства. Это был поцелуй любящей девушки, но любящей не меня, а того, кто близок ко мне более чем все из этой тусовки. Она все еще любила Юрку. И мне жаль стало Алика.

На следующий день я зашел попрощаться к Юрке. Наталия Дмитриевна даже чуть прослезилась и просила не забывать их, а Юркин отец, Петр Дмитриевич, неожиданно для меня вылез из своего кабинета-спальни и, пробубнив что-то вроде «желаю успехов», пожал мне руку. С Юркой мы попрощались дружеским и искренним объятием.

Вечером я уезжал в город Петра I, который назывался Ленинградом.

ЧАСТЬ II

Глава 1

Московский вокзал города Ленинграда. На Невском проспекте. Четная и нечетная стороны Невского. Аничков мост, Казанский собор, каналы. Город на болотах? Главный корпус института имени А.И.Герцена.

Поезд, проскрипев колесами и прорезав воздух неприятным металлическим лязгом, дернулся, так что наиболее нетерпеливые пассажиры, которые выстроились по направлению к выходу, качнулись, и сумки, положенные на чемоданы, попадали на пол.

Переждав толкучку, я, закинув рюкзак за плечи и взяв чемодан, где книг, включая учебники, оказалось больше, чем носильных вещей, вышел на платформу.

Сдав вещи в багаж, я с легкой серой картонной папочкой, где поместились необходимые для оформления перевода бумаги, я направился к выходу из вокзала, по пути спросил какую-то симпатичную барышню: «А где здесь Невский проспект?». Она посмотрела на меня и сказала, заикаясь от удивления: «Так вы стоите на Невском», а потом объяснила как добраться до института Герцена: «Вон троллейбусная остановка, через дорогу».

— Да я пешком! — заулыбался я во весь рот. Настроение у меня было приподнятое. Еще бы: я стоял на земле легендарного города, заложенного Петром I, второй столицы нашей Родины, и, хотя еще не ощутил кожей его величия и красоты, уже любил его и знал, что он меня примет.

— Пешком? — удивилась девушка, и улыбка тоже невольно появилась на ее лице. — Это вам весь Невский придется пройти. Знаете, сколько?

— Знаю, — сказал я весело. — Четыре с половиной километра. Спасибо.

— Ну, это от Александро-Невской лавры до Адмиралтейства. Вам чуть меньше.