- А чего ты в Академию художеств не стал поступать? - спросил я как-то, когда Леня дал мне полистать книгу отзывов со своей выставки - альбом для рисования, в котором не только рядовые посетители, но и профессиональные художники в лестных формах отзывались о таланте юноши.
- Опоздал с подачей документов, - объяснил Лёня. - Там экзамены начинаются раньше. А сюда, на худграф, поступил, чтобы не терять год. Да здесь тоже интересно и преподаватели хорошие.
В ногах Лени стояла кровать Васи Сечкина, высокого худощавого парня из-под Новгорода. Его лошадиное лицо портили прыщи, которые он часто выдавливал перед круглым карманным зеркальцем, что вызывало у меня неосознанную неприязнь. Когда он начинал эту свою процедуру, я отворачивался или выходил из комнаты. Вася поступил на ИнЯз после армии, пошил на заказ костюм-тройку и модное пальто с красной шелковой подкладкой и стал завсегдатаем танцевальных вечеров в ленинградских клубах. С нами Вася не водился. Нет, он не избегал нас, но общался как-то неохотно и больше по делу. По субботам и воскресеньям за ним заходил его новый питерский друг, невысокого роста смазливый мальчик Славик, который заметно прихрамывал на левую ногу из-за врожденного дефекта, но был с иголочки и безукоризненно одет.
Однажды Жора Дроздов, еще один наш товарищ по комнате, спросил:
- Вась, не надоело на танцы каждую субботу бегать?
- А что? - нахмурился Вася.
- Времени не жалко?
- Не жалко, - отмахнулся Вася. - Там праздник. Девочки, музыка.
Васька зажмурил глаза как кот, которого гладят за ушком.
- Будто мало девок в общежитии.
- А мне эти даром не нужны, - откровенно признался Вася. - Провинции я накушался. А здесь девочки столичные, с квартирой и пропиской.
На это Жора только усмехнулся и покачал головой.
Жора спал на кровати у самой двери, самом неудобном месте в комнате, но Жору, человека степенного и невозмутимого, это, казалось, совершенно не трогало. Он вообще отличался рассудительностью и спокойным нравом. Давно известно, что таким характером обладают люди сильные, а Жора выглядел именно таким, большим и сильным, и иногда казалось, что он смотрит на нас с неким снисхождением, как на мелюзгу, которая путается под ногами. Учитель по призванию, Жора после армии успел поработать на целине и совершенно осознанно выбрал для поступления педагогический институт, чтобы связать свою дальнейшую жизнь с детьми и школой. Поступил он на факультет иностранных языков на немецкое отделение и как все в нашей комнате, кроме Лени Котова, который не иначе как по недоразумению попал в нашу комнату, учился на втором курсе.
Еще в нашей комнате, в углу, голова к голове устроились два поволжских немца, которые и учились на немецком отделении. Их звали Яков и Генрих, по отчеству Андреевич и Петрович. Они говорили на немецком, но это был не hoch deutsch, а язык, на котором их потомки говорили во времена Екатерины II, ведь немцы Поволжья, как и другие российские немцы, были оторваны от своей исторической родины, а поэтому их язык, практически, не менялся с XVIII века. На Волге в основном селились жители южных германских земель. И их диалект считался самым распространенном и общепринятым в общении. Это звучало приблизительно так: "Ich will dich `n Vorschlag mache, Nachber: heit kommste un helfst mich, un iwermorje komm ich zu dich un helf dich", что означало: "Сосед, у меня к тебе предложение: сегодня ты придёшь ко мне и поможешь мне, а послезавтра я приду и помогу тебе". А на современном классическом немецком выглядит так: Ich will dich ein Vorschlag machen, Nachbar: heute kommst du und hilfst mir und "ubermorgen komm ich zu dir und helfe dir.
Это как у евреев "Sag mir noch amol" и у немцев "Sag mir noch einmal "
Немцы учились говорить на hoch deutsch, при этом очень старались и целыми днями, когда были дома, строили рожи и мычали, исправляя артикуляцию, которую унаследовали от своих родителей, причем Яков учился на повышенную стипендию, а Генрих до отличника только чуть не дотягивал. Генрих имел рост выше среднего, Яков же ростом не вышел и имел фигуру неказистую, но оба отличались педантичностью во всех делах, будь то взаимоотношения с товарищами или учеба. Они, например, не могли пойти на занятия, не выучив домашнего задания, более того, это считалось для них не только неприемлемым, но и в какой-то степени невозможным, табу. Они сами никогда не брали денег в долг, но не отказывали, если кто-нибудь просил у них. Но, не приведи бог, если ты обещал взять десятку на пару дней и не отдал в срок. Они ничего тебе не скажут, но будут бросать на тебя многозначительные взгляды, укорительно покачивать головой и вздыхать, так что скоро ты сам почувствуешь себя как карась на сковородке и лучше перезаймешь где-то еще, чтобы успокоить их душу и прекратить этот тихий садизм.