Студенты и совсем взрослые люди

– Так вот, милая умница Аддет. Хорошенько запомни: кроме выжившего из ума старика есть ещё люди, которые очень хорошо помнят и знают тебя. У них очень хорошее здоровье и замечательная память. Поэтому, чтобы тебе не было очень обидно потом, ты сейчас же позвонишь Лилии Лебединской и поговоришь с ней. Больше не будет ни одной статьи. Продолжения не будет. Никакого. Никаких анонимок, Аддет. Ты меня услышала? Замечательно. Ты моя умница.

Князев встал, разогнулся во весь рост и вышел из комнаты. Она слышала, как он прошёл по коридору, щёлкнул выключатель. Послышался шум унитаза, плеск крана в ванной. Ада Борисовна не шевелилась. Александр Васильевич вошёл, держа в руках большое розовое махровое полотенце с красивыми бабочками (индийское, подарок сестры). Он шагнул к ней и стал вытирать лицо и шею, как маленькой. Аккуратно протёр, сколько мог, чёрные кляксы вокруг глаз.

– Ну вот, моя хорошая. Умница. Ну что, будем прощаться? – профессор наклонился и поцеловал круглый лоб. – До свидания, маленькая Аддет. Если хочешь, можешь передать привет мужу.

Входная дверь глухо затворилась за ним. Клацнул замок. Прошло несколько секунд, а может, минут. Ада Борисовна посмотрела вокруг, словно впервые видела давно опостылевшую обстановку, затем встала, подошла к входной двери, посмотрела на место, где только что висел плащ её Саши. Свет в коридоре мигнул несколько раз. «Надо заменить на 60 ватт. Сколько раз говорила Боре». Прошла в ванную, посмотрела на капли воды, стекавшие по умывальнику, на чешский помазок мужа в засохшей пене. Сняла мокрые халат, комбинацию и трусы, бросила в большую кастрюлю. Сжав зубы, посмотрела в зеркало, выдержала отражение обвисшей груди и живота. Начала умываться, делая воду всё холоднее, пока не занемело лицо. Надела большой банный халат мужа, вышла на кухню.

За стенкой ссорились соседи. Откуда-то издалека, как мычание коровы, донёсся гудок большого корабля. На проспекте зажглись фонари, но она не включала свет. Так глазам было легче.

В темноте не так страшно – не видно, как подползает старость.

Она позвонит завтра.

Глава 5 Змеиная кожа

1

«Три, пять, шестой, ещё два, девять. Однако…» – Алёшка Филиппов теперь точно знал, сколько злющих комариных тварей может поместиться на одном квадратном сантиметре человеческой кожи. На запястье, на тыльной стороне ладони, на каждой фаланге пальцев. И даже был рад такому своему маленькому подвигу. Ну, не подвигу, такое громкое слово неуместно, не было в добровольном съедении никакой смелости особенной, но всё же что-то в этом было такое… Непростое. Даже считал здоровенных комаров, но толком не сгонял их с руки. А про шею, спину, плечи и пониже даже говорить не приходилось. Да и не мог он иначе – на левом плече спала Зося.

Вот он и обнял её, положил правую руку возле самого её лица. И раззадорившиеся комары вместо припадочного, витиевато-городского зуденья вообще не гудели, а просто всхрюкивали и шлёпались на него. И жрали поедом. Но Зоську не трогали – он жарче был, да и знакомее. Как привычная еда в столовке.

Лодка Филипповых стояла, уткнувшись исцарапанным носом в расщелину между двумя большущими подводными булыжниками, лишь чуть выступавшими над поверхностью воды у Ландышевого острова, что бушевал пышным цветом у входа в Чёрную речку. Где-то из-за острова доносилась перекличка одногруппников, игравших в индейцев, но Алёшке, организовавшему выезд на Сувалду, не было до них никакого дела.

Он тихонько, чтобы не толкнуть взглядом, рассматривал Зосино лицо – похудевшее, повзрослевшее, какое-то такое родное, что сердце щемило.

Рядом. На расстоянии дыхания. На расстоянии любви.

Пушок на зарумянившихся щеках, пушок на верхней губе. Маленькая родинка на шее – там, где тихонько пульсировала жилка – так бьётся-толкается струйка ключа на речном дне. Чуть хмурившиеся брови – Зося явно видела какой-то сердитый сон или спорила. Она всегда великая спорщица, всё за правду. Даже во сне была правофланговой, хоть и не по росту.

И дышала так смешно – вдох носом, а выдох – через рот, губами: «Пфу-у-ух». Тихонько поднималась высокая грудь и опять – «пф-у-у-ух». Как маленький паровозик пыхтела Зосечка прямо в лицо Алёшке. И дыхание такое тёплое-тёплое, как ложка манной каши.

А он, наверное, впервые так её рассматривал. Нет, конечно, видел во снах, наверное, тыщу раз. Но вот так, когда не надо прятать глаза, притворяться, придуриваться, маскироваться, скрываться и делать вежливый вид, что ничего не видишь, не подсматриваешь и даже не разглядываешь вовсе – это было новое, оглушительное, огромное знание. Важнее ничего не было для Алёшки, берегущего сон своей женщины.

Но видеть и увидеть – это разные вещи. Как слышать и услышать. Понимать и понять. Знать и познать. Так ведь?

Зосе что-то приснилось. Она чуть взмахнула рукой, почесала нос, сумбурно повернулась на левый бок, да так, что лодка слегка качнулась на подводной скале. Чему-то улыбнулась. И опять разоспалась, вырубилась – так спит бесконечно доверившийся человек.

Любящий. Любимый. Залюбленный.