Студенты последнего курса

Вчера днем и вечером я был сам не свой. Мне грустно, тяжело. Почему? Я же видел тебя, говорил. Но почему-то не стало легче. У меня растет желание сказать тебе: «Либо — либо». Что-то ты скрываешь, чего-то недоговари­ваешь. Не любишь? Так чего таиться? Скажи прямо, не стесняйся, не бойся. Скажи самое страшное для меня — и это будет легче, чем неуверенность...

Я теперь заметил то, чего раньше не замечал. Ты не хочешь быть со мной на людях: тебе это неприятно, ты чувствуешь себя скованно. Может, потому, что я одет не так хорошо, как другие, что приехал в том же кителе — стипендия ушла на другое,— что на ногах брезентовые туфли, самые дешевые? Ты никогда не спросила меня, как я живу, помогают ли мне родители. Видимо, тебя это не интересует.

Но все это не то, нет, не то!

10.09.1952

Сегодня ночью плохо спал. Болит голова. Вчера целый день жил встречами. В шесть вечера заседали в профкоме, говорили о подготовке к юбилейной конференции студен­ческого научного общества. В окно видел тебя, ты сидела на подоконнике в химкорпусе и читала книгу. Стекло бы­ло неровное, оно искажало твое лицо, будто нарочно де­лая тебя некрасивой. Но я все равно видел тебя такой, какой ты бываешь всегда.

В девять часов я уже был свободен и зашел в ваше общежитие. Девушки сказали, что у вас вечер встречи с первокурсниками, что они идут сейчас туда, в наш клуб, а ты уже там. Я пошел вместе с ними. В открытые двери я увидел тебя, ты — меня. Мы только кивнули друг другу. Ты очень уж внимательно слушала пятикурсника, который давал «наставления» тем, кто недавно стал студентом.

Я не захотел тебя беспокоить и пошел в кино. До начала сеанса, к счастью, оставалось всего десять минут, но и они мне показались вечностью. Я крутился в кресле, все никак не мог найти удобной позы.

Мысленно я видел тебя на скамейке в клубе. Ты вни­мательно слушаешь доклад... Почему бы нам не сидеть рядом тут или там? Я начинал спорить с тобой, мысли обрывались, я снова видел пустой белый экран, и ощуще­ние, как медленно тянется время, жгло меня огнем. На­конец свет потух, ожил экран — начался американский фильм «Побег с каторги»... Кажется, я никогда так не по­нимал героя фильма, как сегодня, не дрожал за его судьбу, не радовался его успехам... Вот тебе и хваленый «амери­канский образ жизни»! Безработный человек вынужден стать соучастником преступления, его отправляют на ка­торгу. Похоронный звон кандалов. Какая ужасная музыка! От нее просто стынет кровь!

Ночью долго не мог заснуть. Из головы не выходит то, что пережито за день. Мысли о Гале, о фильме...

21.09.1952

Я не пошел на свидание. Ты, наверное, будешь сер­диться и доказывать, что я виноват. Тогда я покажу тебе свидетелей. Вот они, свидетели,— мозоли на моих руках.

...Часов в двенадцать в нашу комнату кто-то постучал. Ярошка, который как раз брился, собираясь куда-то ухо­дить, так как в воскресенье каждый использовал свое время, как ему хотелось, крикнул в дверь: «Входи»! Порог переступил довольно пожилой человек, худой и усталый, одетый в полинялую солдатскую форму без погон, в кир­зовых сапогах, с такой же кирзовой сержантской сумкой в руках. Без всяких «увертюр» он спросил простуженным голосом, не хотим ли мы заработать сегодня по полсотне рублей. Пока мы молча смотрели на него, как на чудака, он объяснил, что приехал со станции Козыреве, хочет за­вербовать ребят на погрузку зерна в вагоны. Работа лег­кая, подавай только шуфлем зерно на транспортер.

Ярошка отказался, сказал, что занят. Сразу согласил­ся я — надо было отдавать долги; за мной — Антонович. Малец уже куда-то ушел. Немного подумав, согласился и Рак — полсотни рублей на дороге не валяются, к тому же это было перед самой стипендией.

Через несколько минут, переодевшись, мы вышли из общежития. На улице ждала грузовая машина. Собралось всего человек двадцать, Поехали...

Длиннющие деревянные склады в Козыреве были за­валены зерном.

В нашей группе из девяти человек был Ромашка с физмата и еще несколько незнакомых парней с младших курсов. Надо было насыпать два вагона ржи. Казалось, это не так уж и много.

Взялись мы дружно, лента транспортера даже проги­балась, неся в вагон бесконечную струю ржаных зерен. На дне зерно было горячее, перелопачивать его надо было обязательно, иначе сгорит.

Через некоторое время начали болеть плечи, легкая деревянная лопата становилась все тяжелей и тяжелей, и в приемник транспортера шла уже не такая густая струя. Парни чаще стали отдыхать, выбегали во двор подышать чистым воздухом, прочистить легкие от пыли. Через не­сколько часов мы недосчитались двух человек.

Часов в пять пришел наш нарядчик, проверить, как идет работа. Поглядел в вагон, потом зашел в склад.