Студенты в Москве. Быт. Нравы. Типы

– Да, было и прошло… – мечтательно говорит Вознесенский.

Тараканьи усы среди товарищей был очень разговорчив и, как человек практический, строил различные сложные комбинации из того, чего не было.

– Что было бы, Владимир Николаевич, – говорит он, – если бы вам одновременно отдались Клара и её подруга – Ванда?

Вознесенский мечтательно задумывается.

Но тараканьи усы предлагает новую, ещё более сложную комбинацию.

– А что если бы Ванда вас полюбила, то Клара захотела бы вас отдать ей?

Немец угрюмо сопит носом и молчит, молчит и Вознесенский. И всё кругом полно грусти.

– Господа, поедемте к Яру, скромно проведём вечер – по чашке кофе выпьем, – вдруг говорит Вознесенский вдохновенным голосом. – Деньги у кого-нибудь есть? У меня два рубля.

– У меня двадцать копеек, – говорит тараканьи усы.

Немец молчит.

– Так что ж, едем? – опрашивает уже упавшим голосом Вознесенский.

Собеседники молчат.

– Проклятая жизнь!

В комнате становится ещё грустнее, свеча меркнет в тумане табачного дыма, и объедки колбасы противно подчёркивают отсутствие настоящей жизни… Через полчаса компания отправляется в кофейню Филиппова.

К концу второго года наклонности и вкусы Вознесенского определились вполне. Мир увеселительных заведений, интересами которого он жил за последнее время, наложил на него клеймо пошлости. Им овладело ужасающее безделье. Ничем серьёзным он уже не мог заниматься, даже ничего не читал, за исключением бульварной газеты. Оставаться одному было для него сущим наказанием, и он вечно торчал «на людях». С товарищами студентами он не поддерживал сношений, а свёл знакомство с более подходящей компанией – приказчиками солидных фирм. Эти последние, получая приличное содержание, тратили его на то же, на что тратил деньги Вознесенский. Только у них это было в порядке вещей – после службы они не знали иных интересов, кроме омоновских. Как мы видели, Вознесенский сначала старался быть идеологом, но постепенно спускался до круга и понятий своих новых знакомцев. Впрочем, они относились к нему как к человеку высшего круга – студенту – и даже считали Вознесенского необыкновенным человеком, потому что иногда он рисковал делать немыслимые, с их точки зрения, вещи.

– Помилуйте, – говорил один из приказчиков, – разве это не необыкновенный человек. Позавчера, например, у всей нашей компании из трёх человек – в наличности десять рублей. Вознесенский непременно хочет ехать в Яр. – Идём, да и только! Достали ещё два рубля, поехали. Что ж бы вы думали, очень мило провели время. Пили кофе с ликёром – Ванда сидела, потом Соня подошла, потом Маруся. Болтали, как никогда…

Огромное наслаждение доставляло Вознесенскому давать на чай прислуживающим лакеям несоразмерно много. Съест, например, на три рубля, а даст на чай два рубля.

– Зачем ты это делаешь? – спрашивали у него.

– Нужно, чтобы лакей меня знал.

И действительно, лакей кланялся ему очень низко.

– Это что! – я в Яру как-то швейцару десять рублей дал. Пьяный был и дал, – хвастался Вознесенский с оттенком удовлетворённой гордости. – В Яру Вознесенский раскланивался с метрдотелем, как со старым знакомым, и тот подавал ему руку с снисходительной небрежностью.

Пошлость отражалась и на времяпровождении Вознесенского. Вставал он около двенадцати. Совершал туалет, за чаем читал бульварную газету, в два часа выходил гулять… У него было щегольское пальто, лакированные башмаки на высоких каблуках (ходил без калош), брюки со штрипками, австрийского образца фуражка. Шёл он в пассаж и гулял по пролётам или стоял около среднего и смотрел на публику. Если встречал какую-нибудь знакомую певичку в ярко-красной ротонде и огромной шляпе с перьями, подходил к ней. Этим он обращал на себя всеобщее внимание и потому чувствовал себя очень польщённым. Он любил обращать на себя внимание. Хвастался, что его фотографическая карточка выставлена фотографом в витрине. Гуляя с товарищем по пассажу, они пресерьёзно разговаривали по-«итальянски», вовсе не зная этого языка.

– Дациаро тромбоно уна квесто? – спрашивал Вознесенский.

– Лос бониозо муэно сигаро дель посто.

– Квоено мурильо джиаконда фортунати.

– Томпано, Мио Каро! (тихо). Смотри, как на нас смотрит дама в розовой шляпке – это содержанка Тугоухова – не приударить ли? (тихо). Не стоит. (громко) О, дано! О, дано!.. – и т. д.

Верхом бонтонности считалось зайти в кондитерскую Трамбле[87] и выпить стакан шоколада, спросить папирос 25 штук 25 коп. Приняв небрежную позу, заложа ногу на ногу с иностранным журналом в руках, приятели беседовали очень серьёзно о завтрашних скачках или о преимуществах Верры над Алейтой. Но главным образом они старались бросить фразу, чтобы слышали за соседними столиками, вроде следующей: – Завтра Клара будет у меня! – или – Позавчера мы вдвоём истратили у Яра 200 рублей – и т. д. Потом Вознесенский возвращался домой обедать. К обеду приходил кто-нибудь из приказчиков, и опять шёл разговор о Ванде или Маргарите. После обеда отдыхали – Вознесенский спал на кровати, а приказчик на диване. Иногда Вознесенский шёл навестить Зою…

Ресторан «Яръ»