Ступени профессии

Процесс переключения удивителен и прекрасен. Откуда появилась на эстраде одетая в необычайное платье, в драгоценных украшениях, заботливо и эффектно причесанная певица? Зрителю хочется верить, что из такого же прекрасного мира. Из помещения, которое утопает в цветах, где есть зеркала, ковры, вазы, мягкие диваны. Нет! Из скромной каморки, не всегда даже как следует прибранной.

Выход на сцену преображает человека. Он временно освобожден от быта, кропотливого труда и всяких болезней.

Так и великий Карузо перед выходом в своей скромной-прескромной комнате — человек, идущий на трудный подвиг. Его жаль. Что с ним будет? Послушается ли его собственный голос, не подведет ли его память и не забудет ли он слова, фразу, музыкальную интонацию? А какие нынче слушатели? Открыты ли сегодня их сердца для его пения, его музицирования, для всего комплекса его артистической личности?

Какой-нибудь пустяк, случай может испортить все дело, помешать успеху. Пустяков множество, каждый может себя «проявить», а публика не упускает мелочей. Мелочь привлекает к себе внимание, она может испортить любое выступление. Может расстегнуться пуговица, отклеиться ус. Может лопнуть в стороне электрическая лампа, наконец, пройтись по сцене кошка. Артист в этом не виноват, но за все платит он.

Есть волнения и посерьезнее. Родится ли в нужный момент та одухотворенность, без которой все отрепетированное окажется лишь холодным, раздражающим каркасом звуков? Певец зависит от состояния голоса. О, как сильна эта власть. И какого высокого уважения и снисхождения достоин каждый, кто выходит на сцену: самообладание на подмостках — величайшее искусство. Но где его призанять? Оно или есть у артиста, или нет.

С миллионами сомнений и страхов выходит великий артист из своей артистической уборной. И с триумфом возвращается в нее обратно. В это время решается все — проблемы искусства, радость творчества, благосостояние артиста, сама его жизнь. Когда я находился в комнате Карузо, мое воображение рисовало бездну волнений артиста, страхов, чувства неуверенности, надежд перед выходом на сцену. И его духовное опустошение, правда, временное, но очень и очень глубокое после большого успеха. А после неудачного выступления? Неутешное горе, ни с чем не сравнимое ощущение личного несчастья. Вот на гримировальном столике — «заячья лапка» в пудре. Ее дрожащей рукой положил артист перед выходом на бой. Она лежит неизменная и ждет хозяина, теперь уже победителя…

Это, конечно, игра воображения. Но она родила во мне огромную любовь к артисту-певцу. Знаменит ли он или вынужден удовлетвориться крохами настоящего успеха, все равно он — бог. Он — избранник, достойный поклонения. Вместе с тем он и несчастная жертва. Труженик.

Комната Карузо. Что думал он, что чувствовал он перед ответственными своими спектаклями? А что думали и чувствовали многие и многие другие артисты, которые сдавали «экзамены» на сцене Ла Скала и гримировались вслед за Карузо в его маленькой комнате? Как учесть все эти волнения? На каких весах взвесить все эти переживания? Если бы это удалось, то только тогда мы бы поняли, что такое труд артиста-певца и какой благодарности, какого сочувствия и уважения он достоин.

ПУБЛИКА

Что такое публика? Это все мы, когда сидим в зрительном зале. Можно ли согласиться с бытовавшей кое-где за кулисами поговоркой, что «публика — дура»? Только, если считать дураком шута из «Короля Лира». Он ведет себя, как дурак — говорит, что хочет, и действует несообразно прогнозам и предположениям. Но его не оторвешь от Лира, как публику от театра. Публика всегда права? Всегда, даже когда ошибается.

Публика способна перевоплощаться и менять свои вкусы в зависимости от театра, в который идет. Идет в Большой театр — одни ожидания, требования, один характер снисхождения. Идет в Камерный музыкальный — другие. Что простят Большому театру, не простят Камерному и наоборот. Идет публика в МХАТ — один «настрой», на «Айс-ревю» — другой.

Когда же публика приходит на «неизвестное», то ей надо несколько минут, чтобы настроиться на предложенные театром «условия игры» и решить, как относиться «ко всему этому». Первые минуты — настороженность, готовность полюбить, признать, поддержать, а далее — участие в спектакле, принятие его или разочарование в нем. Именно в эти мгновения решается судьба спектакля, а то и всего театра.

Публика готова в одну секунду сменить предубеждения на симпатии, она очень быстро и точно «пристраивается» к любой предложенной театром стилистике, требуя только художественной правдивости, единства логики и соблюдения принятых условий в развитии спектакля.