«В романе Гранина «Иду на грозу», — отвечает он на свой вопрос, — есть такая фраза: «Я бы построил специальные дворцы, посадил бы туда мудрых людей, чтобы к ним можно было прийти и поговорить. Никакой власти им не надо. Только бы они умели слушать».
«Я помню, как в детстве, — продолжает он дальше, — бабушка водила меня в церковь. Там был священник, отец Карп, человек с густой рыжеватой бородой, густым, басовитым голосом и добрыми, веселыми глазами. Он часто сидел на скамейке в саду, куда мы с бабушкой ходили гулять, разговаривал со мною, не помню, конечно, о чем, но о чем-то интересном и веселом. В церкви мы исповедовались ему. Там он был совсем другим, в блестящих ризах, торжественный, и я думал, что бог на него очень похож. И я «исповедовался» — говорил об украденных с кухни пирожках, о драках с соседними мальчишками, о том, как показал бабушке язык — какие «грехи» у пятилетнего? Но я помню, как легко и хорошо мне становилось после этой исповеди, и сейчас, хотя от детской веры в бога давно уже ничего не осталось, мне подчас хочется поговорить с отцом Карпом и «исповедоваться», хотя его, наверное, уже нет в живых.
У меня появилась потребность рассказать кому-то некоторые моменты жизни, а рассказать некому — мне не удавалось до сих пор встречать умудренного жизнью человека, с которым обо всем можно было бы «выговориться». И вот теперь, после Вашей «Трудной книги», особенно главы «Искусство жизни», мне захотелось написать Вам. Может быть, это и не совсем серьезно — точно нашел вот «атеистического попа» и доволен, — но поймите меня правильно и простите, если я отнимаю у Вас время и к огромной горе чужой скорби, которую Вы несете, прибавляю свой небольшой камешек».
«Камешек» этот оказался действительно не только небольшим, но и легким, даже приятным, потому что это был рассказ о романтической и нравственно чистой любовной истории, которой мой корреспондент нашел достойное решение. Здесь важен самый факт — потребность «исповедоваться».
Ну, а если это не «камешек», а «камень», лежащий на душе?
«Не могу собраться с мыслями — сразу все вспоминается, даже жутко становится, до чего я дошел. Но Вам я все-таки
А случилось не больше и не меньше, как убийство по наущению рецидивиста («Стреляй! И я выстрелил»).
А если это груз трудноразрешимых проблем и вопросов?
«Всю жизнь я чувствовал, что, в сущности, до меня никому нет никакого дела. Был бы я верующим, с каким наслаждением пошел бы я на исповедь. Пытаюсь найти духовника среди окружающих, но везде одно и то же: «В чем дело? Короче!»
А мое дело нельзя выразить коротко. Мне высказаться нужно. Мне понять нужно и жизнь, и себя. Мне нужен заряд бодрости и какая-то порция оптимизма».