Стыд

Надежда на то, что на этом наше совместное путешествие окончено, угасала с каждым стуком небольших каблучков ее сапог. Оценив мое смущение, Хая милостиво сообщила, что прогуляется со мной только до входа, однако, не услышав моего облегченного вздоха, ехидно скривила губы.

– Прекрати, вряд ли кто-то из ваших меня знает.

– Именно. В Рамат-Шемер все друг друга знают. Неместных видно издалека. А вы очень красивая, так что к цет акохавим вас будет обсуждать весь район.

– Как мило, спасибо.

– Я говорю, как есть, – фыркнула я, намекая, что это не комплимент.

Она опять меня не слушала. Смотрела по сторонам, точно мы свернули не туда и теперь вместо Рамат-Шемер шагали по Луне. В моменте она казалась забавной. Представилось, что за пределами родного района я выгляжу так же. Захожу за угол, а там всё – новый незнакомый мир, пугающий до онемения. Почему-то Хая не боялась. Звонко цокала по скользкой дороге, гордо переступая мусор, не прятала взгляда от пялящихся прохожих.

– Все еще хочу знать, что ты здесь делаешь? – спросила она на этот раз спокойно, без пышущего энтузиазма.

– Так для всех лучше. В моей семье, – забытое чувство зацарапало язык, – Случился разлад. Я бы не вышла замуж в родном районе. С Гликман у меня больше шансов.

Не перебивая и не пытаясь разузнать всё в деталях, Хая дослушала и понимающе покивала.

– Это объясняет твою панику, – прозвучало как вердикт, – Боишься, что Мойра бросит тебя, как родители. Из-за этого ты такая правильная.

В ее бессовестном цинизме я видела отчетливое желание бестактно залезть в мое сердце, нанеся кровавый след. Я остановилась посреди улицы и развернулась к ней всем телом. На ее умиротворенном лице не было и намека на сомнения.

– В таком случае, это объясняет и то, что я добровольно осталась с вашими детьми, когда вас они перестали волновать. Выходит, я просто разделяю их чувства.

Я гневно дернула рукой, чуть не потеряв единственные часы. Казалось, в радиусе пяти метров всё притихло, ожидая продолжения сцены.

Хая озадаченно нахмурилась.

– Я сказала это не для того, чтобы тебя обидеть.

"Так для чего же?" – пронеслось в моей голове, но для меня этот разговор уже был окончен.

– Доброго вечера, госпожа Хадад, – бросила я и скрылась за стеклянными дверями "Кетар-центра".

7

– Хабибти…

Мягкий тихий голос крадется по темноте грез. Его хозяйки не видно. Она в густом горячем воздухе, и мне никак не собрать ее черты воедино. Слышу звук, но больше не разбираю в нем слов. Голос бархатной волной накатывает откуда-то из далека, со всех сторон одновременно. Так хочу вспомнить ее лицо, но мысли разлетаются осколками и парят в невесомости. И лишь взгляд, по-лисьи хитрый и до одури чарующий, всплывает в памяти прежде, чем тело охватывает колючей ночной промозглостью.

– Хабибти, проснись…

В глаза бьет противный желтоватый свет потолочных лампочек. Еле поднимаю со стола тяжелую голову, провожу ладонями по окаменевшему лицу. На нем, кажется, отпечатались складки кофты. Пытаюсь проснуться, сфокусировать взгляд на сидящей рядом Мойре, но глаза слипаются.

– Это ты? Я хотела вас дождаться.

– Ничего, – шепчет Мойра, гладя меня по голове.

– Ты что, плачешь?

Я быстро обернулась на окно, пытаясь сориентироваться во времени. В окне однотонной темно-синей краской застыла последняя зимняя ночь.

– Нет, – ответила Мойра, потирая припухшие морщинистые веки. – Уже выплакала, что могла.

– Дядя?

Тетя покачала головой.

– Что? Он вернулся? – спросила я, с силой концентрируясь на происходящем. Дыхание сбилось.

– Нет. С ним случилась плохая история, Хабибти. Он теперь с Ним, – Мойра указала пальцем на потолок, и ее глаза вновь заблестели от слез.

Ее слова едва цеплялись за мое сознание.

– Где он?

– Он умер, Хабибти.

Отряхнувшись от дремы, я придвинула стул ближе к столу и села ровно.

Тетя крепко взяла мою руку своими и, ничего не давая сказать, продолжила:

– Не спеши лить по нему слез, он сейчас в лучшей ситуации, чем мы. Шимон попал в плохую историю и оставил ее нам в наследство. Мы никому не скажем, – строгий взгляд исподлобья говорил куда красноречивее ее самой, – Моти и Сара знает, детям знать не надо. Пусть оплакивают отца, как следует.

В ту ночь я не узнала, что именно Мойра запретила рассказывать. Сонный разум, занятый бессознательной скорбью, не мог принять, что смерть Шимона была взрывом, от которого раскатываются во все стороны испепеляющие живое волны. Я понимала только, что дела достаточно паршивые, чтобы снова нужно было врать. Второй раз за месяц – многовато. Скрывать что-то от семьи тяжело. Между нами и так было достаточно молчания, чтобы связь, вымоленная мною за месяцы совместного проживания, начинала неуклонно блекнуть. Эта мысль легла на душу очередным камнем. А вот осознание, что Шимона больше нет, не приходило.

Я неуклюже стянула резинку с волос и перевязала хвост.

– Сколько раз просила не трясти волосами на кухне, – прохрипела Мойра и, решив, что конструктивного диалога со мной не выйдет, махнула рукой. – Ладно, иди спать. Тебе скоро вставать.

Я поднялась из-за стола и поплелась на выход, но Мойра придержала меня за локоть.