Стыд

Потом все разошлись, разъехались, — непьющий Константин Важенин всем предлагал извозчичьи услуги, — остались лишь они со стариком и приезжая сестра покойницы, сразу поднявшаяся в отведенную ей верхнюю комнату и неслышно пропавшая там. Старик был трезв, и хоть время катилось к полуночи, предложил еще немного посидеть на кухне: сам достал из холодильника только что убранные туда тарелку с недоеденными блинами и початую бутылку водки, налил себе и Лузгину и выпил, не чокаясь и не предлагая. Лузгин выпивал с ним и в поезде, в первую ночь захвата, когда бандит сказал им весело: «Кушай, пей давай!» — и сегодня на поминках тоже. Старик ни разу не спросил его, почему он вернулся к спиртному. Про себя же Лузгин решил, что по-прежнему пить он не будет, а только выпивать по достойному случаю, ибо страх перед водкой пропал, и он верил, что отныне он всегда сумеет вовремя остановиться. Полная трезвость представлялась ему теперь такой же болезненной ненормальностью, как и беспробудное пьянство, а он хотел жить жизнью нормального здорового человека.

— Нина была редкая зануда, — сказал старик, пальцем снимая с губы залипшую икринку и рассматривая ее через очки. — В этой огромной хате я постоянно на нее натыкался. — Он щелкнул большим пальцем, икринка исчезла. — Постоянно… Редкое качество — все время под ногами… Я иногда думал, все мы в этом возрасте об этом думаем, что если вдруг она умрет… ну, раньше, то мне здесь будет пусто. Натыкаться будет не на кого. Вот так… А я на нее теперь еще больше натыкаюсь. Везде, куда ни посмотрю. Вот чашка, видишь?

Лузгин посмотрел и кивнул.

— Запретил выбрасывать, пусть стоит. Или надо было выбросить, как думаешь?

— Не знаю, — ответил Лузгин, — никак я не думаю, батя.

Он и за столом его так называл, и никто на это не обратил внимания.

— Тамаре скажешь, пусть сюда переезжает. Без женщины не справимся.

— Лучше вы сами. Она вам дочь.

— А тебе — жена.

— Да как сказать…

— А вот так и сказать. Подурили, и хватит.

— А почему она у вас-то не жила? — спросил Лузгин.

— Это я виноват, — сказал старик. — Поклонник к ней ходил, мне не понравилось, я ей сказал, она обиделась. Но в голову не бери, ничего там не было такого. Да и сам, это, знаешь, кончай… Ну, ты понял. Лишнее все это.

— Не все так просто, батя.

— Все просто, — с угрозой и приказом в голосе проговорил старик. — Все просто… Я же не требую ничего такого. Живите, как люди живут, и достаточно. Неужели нельзя?

— Внешне можно.

— А я ничего и не требую… Налей еще, но не помногу. О черт, — сказал он удивленно, поглядев на часы, висевшие на стене. — С Новым годом, Володя.

— С Новым годом.

— Такой вот у нас Новый год… Черт, надо было всех оставить, встретили бы по-людски.

— Не надо, — возразил Лузгин. — Пусть дома встретят, зачем здесь… Вот тетку-то могли позвать. Мне сбегать?

— Да ну ее, — сказал старик, — терпеть я ее не могу.

— А что так?

— Да тоже зануда. Такая, знаешь ли, завистливая мелкая зануда. Все никак простить мне не может, что я ее семью из Новосибирска сюда не перевез и не посадил на деньги. А хотела, всегда хотела, и сейчас хочет. Давайте, говорит, я здесь до сороковин поживу, помогу по хозяйству… Черта с два! — Лузгин непроизвольно покосился в дверь: с одной стороны хорошо, что прикрыли, но вдруг она за дверью прячется, подслушивает? — Завтра на кладбище съездим — и на вокзал, на вокзал, к чертовой матери!

— Ты потише, Степаныч, — посоветовал Лузгин, — неудобно выйдет.

— Да пошла она… Деньги как давал, так и буду давать, а отираться здесь не за чем, к черту.

Нет, все-таки он крепко выпивши, подвел итог Лузгин режущему ухо чертыханью старика. И где-то здесь была банка со сбором, с утра и на ночь по стакану, кто ж теперь его варить-то будет? Тамара, если знает как?

— И этому своему скажи, что денег я не дам.

— Кому сказать, какие деньги?

— Да знаешь, не прикидывайся… Бандиту этому.

— Махиту? — уже угадав тему, спросил Лузгин.

— Ему, засранцу.

— Вот как…

— А чего ты хотел? Они же ни черта не сделали.

— В каком смысле?

— А в том, что Анька-то сама сбежала, вот в каком!

— Кто вам сказал? — изумился Лузгин.

— Она и сказала… Что увезли, держали, значит, потом она от них сбежала. Да сами и держали, видно, поэтому и обещали, что найдут. Подонки, ненавижу… Заставляли ее мне звонить, чтобы деньги заплатил, но она же гордая, она скорей умрет… Дура, конечно, набитая, знала же прекрасно, что я — любые деньги, мне деньги — сор! Эх, глупая девочка…

Если бы Лузгин не пил, если бы дрянная девка с бесстыжими глазами, намолов почти в точности так, как он и придумал, не приплела старику насчет выкупа, и если бы старик из-за нее, мерзавки, не вычеркнул в один момент из головы всех запертых в казанлыкском амбаре, Лузгин бы удержал рот на замке. Но он не удержал.

Потом, не зная, что делать дальше, он потянулся к бутылке, как тысячи раз до этого тянулся к ней, если не знал, что делать.

— Нет, хватит на сегодня, — сказал старик. — Вот так вот, с Новым годом… Приберешься здесь.

— Ага, — сказал Лузгин. — Доброй ночи.

— А денег все равно не дам.