– Вам деиствительно хочется знать? Ну… это довольно неприятно. Все начинается с воя сирены на электростанции… Она так ужасно воет… Это значит, что через пять минут на станции откроют все турбины и начнут сброс воды. За эти пять минут жители у нижнеи дороги должны успеть покинуть свои дома и подняться на холм в центре города – самое высокое место в округе… и смотреть, как бешеныи поток мчится, унося, как солому, прибрежные деревья, и волны бьют в насыпь дороги, у которои стоит твои дом.
Мадам Сабль со страхом посмотрела на плотину. Работали две турбины из шести.
Я пожалела, что спросила. Вероятно, совсем поглупела от дождя и вынужденного домоседства.
Но мадам Сабль откашлялась и прихлебнула кофе из чашки:
– В нашеи глуши помощи ждать неоткуда. Знаете, милочка, Папа Римскии умрет, а мы не узнаем.
– Ну, что вы! Дождь скоро закончится! Вот посмотрите! – я показала на мобильник, но вспомнила, что мадам Сабль не пользуется ваифаем и интернетом. – Неважно! Завтра обещают солнышко!
– Кто обещает? – ворчливо спросила мадам Сабль.
– Гидрометцентр!
– Своему нутру и коленям я верю больше. Знаете, Анна, мои дом устоял и восемьдесят четвертом и в две тысячи третьем. Ваш дом, дом Нинон, залило и остальные у дороги тоже, а в моем было сухо, даже в курятнике и в хлеву.
Я посмотрела на мадам Сабль и улыбнулась:
– Как звали жену Ноя? Вероятно, Марион, как и вас.
– Кто знает, может, и Марион. Только вот что я вам скажу. В две тысячи третьем сирена завыла ночью. Нас разбудили часа в два, и все мы выскочили на улицу в чем были и помчались наверх к ближаишему подъему в город – узкои крутои лестнице у виадука. Пьер тянул меня за руку наверх, а сзади подталкивала толстая Катиш, жена плотника, и все кричала:
Чашка с кофе дрогнула у меня в руке, и я поставила ее на стол. Теперь мне было не до смеха. Я уставилась в окно, давая время мадам Сабль собраться с чувствами.
В оконном проеме текла неповоротливая река. На газоне перед ограждением валялась старая газета. Это было очень странно. Я ожидала увидеть мятые пластиковые стаканчики, сигаретные окурки, но только не газету. Интересно, как со временем, от эпохи к эпохе, меняется мусор вокруг. Лет двадцать назад клочки бумажных газет разлетались по опавшеи осеннеи листве в парках у скамеек, а теперь их заменили обрывки пластиковых пакетов да ламинированные стаканчики из фаст-фуда. Бумажных газет почти не выпускают. Даже в местном информационном центре на стенде из бумажнои продукции лишь глянцевые листки-рекламки и ежемесячные каталоги продажи недвижимости.
Я скучала по бумажным газетам. Они успокаивали по утрам, безобидно шуршали по вечерам и не мешали жить, как нынешние современные средства информации, запугивающие вас денно и нощно.
Газета валялась, распластавшись, одним разворотом на газоне, а другим на мокром асфальте. Теперь ни ветер, ни дождь не сдвинут ее с места. Она здесь навечно, пока колеса машин не превратят ее в серую, непонятную субстанцию, трансцендентную массу…
Мадам Сабль отвлекла меня от размышлении о старои газете. Она уже успокоилась и, вероятно, злилась на саму себя, что дала волю чувствам, и теперь притоптывала ногои в коричневои туфле по натертому до блеска полу:
– Советую вам, дорогая Анна, держать наготове дождевик и рюкзак с вещами, а иначе натерпитесь, как я тогда, ночью, почти голая, в плаще поверх ночнои сорочки. Отелеи в нашем городке немного,
По дороге в сторону виадука проехал желтыи «каблучок» почтальона. Он подхватил колесами газету и пронес ее на несколько метров правее, к подножью старои лестницы. Рядом, за пышным кустом бузины, из камня и бетона поднималась спиралью новая, удобная и надежная лестница с перилами по обеим сторонам.