Субъективный словарь фантастики

Первой удачной попыткой сделать фэнтэзи по-русски – без тотальных заимствований и вместе с тем без привкуса квасного патриотизма – стала повесть «Дорогой товарищ король» Михаила Успенского (1992). Позднее автор прославился фэнтэзийным циклом о Жихаре (см.), однако и предыдущий его опыт в этом жанре заслуживает внимания. В повести Успенского сказку превратили в Кафку, Кафку сделали былью и отлили в бронзе. Из забавной марк-твеновской ситуации – янки при дворе короля Артура (см. Попаданцы) – автор выжал максимум, поскольку отослал в фэнтэзийный мир вместо работящего технаря Хэнка Моргана советского партфункционера Виктора Панкратовича, то есть персонажа, для этого мира не предназначенного никак. Успенский не отбрасывал чужие реалии, а добавлял к ним наши, по принципу «смешать, но не взбалтывать». Сюжет, богатый залежами черного юмора, позволял добывать его открытым способом. Смех возникал сразу – благодаря оксюморону, издевательскому контрасту двух стихий: мира рыцарей, колдунов и единорогов – и мира пленумов, партхозактивов и объективок. Две косные силы сталкивались. Побеждала та, что хуже. Твеновскому Хэнку Моргану понадобилось несколько лет, чтобы развалить к чертям патриархальный артуровский эдем. Виктор Панкратович превратил королевство Листоран в пустыню всего за пару месяцев. Он выиграл соцсоревнование, догнав янки и перегнав…

Удачным примером совсем иного рода (не только по формату) можно назвать шеститомную эпопею Валентина Маслюкова «Рождение волшебницы» (2005–2011). Его гексалогия – яркая, густонаселенная, богато аранжированная, сложно структурированная (при формально линейном развитии сюжета) – сильно отличается от дежурных блюд русскоязычной фантастики. Место действия романа – это мир славянской фэнтэзи, чья этнография, однако, лишена нарочитой «исконно-посконной» густопсовости, каковая у многих нынешних коллег Валентина Маслюкова зачастую выставлена в оппозицию внешним приметам fantasy западноевропейского образца. Удачно подобранные белорусско-польско-русско-украинская топонимика и антропонимика ненавязчивы и деликатны; вселенная гексалогии не замыкается на одной волшебной стране Словании и плавно простирается во все стороны света.

Автор романа берет на вооружение всю необходимую жанру атрибутику, от братьев Гримм до Толкиена (есть тут и волшебные кольца, и колдовские книги, и роковые заклинанья), но обращается с этой атрибутикой дерзко, домысливая – а зачастую и переосмысливая – имманентные ей родовые черты. Фольклорный буян-медведь вместе с мастью меняет и характер; из малой волшебной искры возгорается ужасное всепожирающее пламя, сродни огню Холокоста; бедную златовласку, которая на свою голову выучится колдовать, может извести Мидасово проклятье… Вначале возникает слово, следом за ним – неожиданное понятие, за понятием – причудливое явление. Смертельный искрень – от простой искры, едулопы (жуткие и безмозглые убийцы) – от привычного «лопать еду», пигалики (мелкий подземный народец) – от очевидных «пигалиц». И так далее – фантазия автора неисчерпаема, иногда даже бьет через край. Скажем, одна из самых впечатляющих выдумок в книге, блуждающие дворцы, делается в итоге неподвластной самому писателю: чудо простирается за рамки позднейшей его логической мотивации, становясь пресловутой «вещью в себе»…

Опыты Михаила Успенского и Валентина Маслюкова хороши тем, что они существуют, однако они «штучные»: эти писательские достижения нельзя «клонировать» и невозможно превратить в тенденцию. Успенский умер, Маслюков ныне избирает иные жанры, далекие от фантастики. В лучшем случае книжный рынок продолжит заполнять лакуны вариациями на темы англоязычных fantasy и новеллизациями голливудских блокбастеров. В худшем случае косяком пойдут «патриотические» антихудожественные поделки в духе Юрия Никитина, у которого в книгах герои с незапятнанным «пятым пунктом» в берестяных паспорточках давали вооруженный отпор англо-саксо-хазарской нечисти. Между тем у нынешнего российского читателя есть потребность в произведениях «меча и магии». Научную фантастику породила, по большому счету, богоборческая эпоха Просвещения, которая остро нуждалась в литературе о рациональных чудесах, отчетливо «параллельных» библейским. Сейчас маятник качнулся в противоположную сторону. Какое время – такие и песни.

Хоттабыч

Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, он же Хоттабыч, – главный герой повести-сказки Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч», впервые вышедшей в 1938 году, а затем дважды исправленной автором (в 1952 и 1955 годах), с учетом изменения внутриполитической ситуации в СССР и международной обстановки. В общей сложности книга переиздавалась у нас более ста раз.