Субъективный словарь фантастики

В авторском предуведомлении к книге Лагин несколько слукавил, обозначив в качестве источника сюжета этой повести-сказки только «Тысячу и одну ночь». В действительности же существовал более близкий источник, роман «Медный кувшин» (The Brass Bottle) англичанина Томаса Энсти Гатри (писавшего под псевдонимом Ф. Энсти), – произведение, созданное в 1900 году и впервые переведенное на русский в 1916 году (этот раритет был в личной библиотеке Лагина). Для специалистов факт сюжетного заимствования никакой тайной не был, а вот современный читатель получил возможность сравнить оригинал и его советскую версию только в 1993 году, когда сказка Энсти вышла у нас массовым тиражом.

Начальный сюжетный посыл почти совпадает – разве что пионер Волька Костыльков вылавливал своего джинна в Москве-реке, а молодому лондонскому архитектору Горацию Вентимеру не пришлось за медным кувшином нырять в Темзу. Он преспокойно купил сосуд вместе с джинном Факрашем-эль-Аамашем на одном из аукционов. Затем по всем правилам должны были начаться принципиальные различия между сказкой англичанина и нравоучительным «детским детективом» (по определению одного из персонажей В. Высоцкого) Лазаря Лагина. Гораций Вентимер, будучи представителем капиталистической Англии, просто обязан был стать антагонистом честного советского пионера Вольки: если последний благородно отказывался от всех даров Хоттабыча, то первый, не отягощенный моральным кодексом строителя коммунизма, должен был хапать и хапать. Собственно, на это непременное отличие забугорной жизни от советской намекал в упомянутом предисловии сам Лагин: «В капиталистических странах у многих людей и по сей день представления о счастье еще связываются с сундуками, битком набитыми золотом и брильянтами, с властью над другими людьми… Ах, как мечтают те люди хоть о самом завалящем джинне из старинной сказки, который явился бы к ним со своими дворцами и сокровищами!»

Но странное дело: Гораций Вентимер в сказке Ф. Энсти оказывался не идейным противником будущего лагинского Вольки, а фактически его двойником. Конечно, караваны верблюдов с сундуками и пышные дворцы выглядели одинаково неуместно и в Лондоне конца XIX века, и в Москве 30-х годов ХХ века, а потому и Гораций, и Волька, ставшие объектами джинновской щедрости, испытывали одинаковое чувство дискомфорта и выражали сходные желания восстановить статус-кво. Но глубинная причина трагикомических разногласий между джиннами и людьми – вовсе не в нелепости допотопной моды для представителей века пара и электричества. Точнее, не только в этом. Отшелушив из речи Вольки пионерскую риторику, читатель мог заметить, что они с Горацием уверяли каждый своего чародея примерно в одном и том же, а именно: в своем явном нежелании получить даром то, что ими не заработано своим трудом, в поте лица. Нравственный стандарт, свойственный доброй старой Англии с ее кодексом пуританской добродетели, вдруг совпал с моральными установками (да, книжными, да, пропагандистскими, – но других Волька и не знал) советского человека. Оба героя решительно отказались как от свалившегося с неба несметного богатства, так и от незаслуженной славы. Вспомним, что Волька избегает спровоцированных Хоттабычем почестей, а его литературный «предок» Гораций срывает процедуру избрания его почетным гражданином Лондона, сообразив, что тайный вдохновитель церемонии – джинн Факраш.

Что ж, теперь можно понять, отчего Лагин старался не афишировать первоисточник «Старика Хоттабыча»: любой бдительный товарищ, сравнив два текста, легко сообразил бы, что – несмотря на идейно выдержанное предисловие к книге Лагина – серьезных причин для принципиальной полемики с классовым врагом просто нет. Потому-то обе сказки, отличаясь друг от друга чисто сюжетной конкретикой (Волька все-таки не Гораций), весьма схожи интонационно. Не совпадают по тональности разве что финалы обеих повестей: Хоттабыч в конце концов вписывается в советскую жизнь и решает получить бесплатное среднее образование. Факрашу везет меньше: вообразив, что здесь на смену Сулейману-ибн-Дауду пришел столь же могущественный Лорд-мэр, он в итоге забивается обратно в кувшин и требует, чтобы его немедленно швырнули в Темзу – от греха подальше…

Книга Лагина в советские годы была любимым детским чтением. Подозреваю, что юные пионеры, которые потом встанут у руля госкорпораций или будут избраны депутатами Госдумы, прочли историю о щедром и великодушном джинне Хоттабыче не без пользы для себя. И теперь всякий раз, когда у первых спрашивают о происхождении их первоначального капитала, а вторых просят рассказать о происхождении их недвижимости за рубежом, они честно рассказывает какую-нибудь фантастическую байку из «Тысячи и одной ночи».

Чапаев и пустота