Субмарины уходят в вечность

– …Ибо только я, единственный в этом мире, – не обращал внимания на его реакцию Роберт Критс, – по-настоящему понимаю, что на самом деле вы – не политик, хотя и получили богатый опыт избирательных кампаний и парламентской борьбы; не государственный деятель, хотя, видит Бог, во главе Англии вы смотритесь не хуже других ныне здравствующих глав. И, уж извините, сэр, не военный, хотя образование получили в Сэндхерсте, Королевской военной академии, и в ранге военно-морского министра командовали операцией по захвату пролива Дарданеллы и острова Галлиполи.

– Я так и знал, что вы стремитесь испортить мне настроение, Критс. Бездарная операция при абсолютно бездарном командовании[111].

– Что лишь подтверждает мою версию о том, что на самом деле вы – писатель! Талантливый, великий, можно сказать, писатель.

– Не отрицаю, – пожал плечами премьер, – время от времени я действительно что-то там пописываю.

– К сожалению, да, всего лишь время от времени. Что весьма прискорбно, сэр. Никому не позволено убивать свой талант.

– Но ведь обычные человеческие слабости мне тоже позволены.

– Нет-нет, вы по природе своей, по состоянию души и способу жизни – писатель, сэр. И чем скорее вы это поймете, тем скорее душа ваша проникнется осознанием истинности избранного вами пути.

– Но какое вам, иезуиту по убеждению, дело до моих литературных опытов? – пропыхтел Черчилль клубами сигаретного дыма.

– Если где-либо в мире появился великий человек, рядом с ним немедленно должен оказаться иезуит.

– Даже так? Любопытно. И чем это мотивируется?

– Такова философия ордена.

– Понятно, что такова философия. Я спросил о конечной цели. Вашей личной, цели всего ордена.

– Она мне неизвестна. Члену нашего ордена не обязательно быть осведомленным о конечной цели того или иного задания. А во многих случаях истинный иезуит и не должен ждать конкретного задания. Его приучают действовать самостоятельно, наподобие того, как обязывают действовать в тылу врага хорошо подготовленного диверсанта.

– В таком случае я, англосакс, крещенный в баптистской церкви, начинаю с уважением относиться к вашему иезуитскому ордену.

– Да, без зависти и гордыни, не завидуя, а способствуя и всячески поддерживая – и всегда рядом. Таково священное правило нашего ордена.

– Действительно священное.

– Однако приблизили меня к вам не традиции монашеского иезуитства, а стремление быть полезным вам, а значит, и человечеству.

…Однако все это из области воспоминаний. А с минуты на минуту здесь, в «келье одинокого странника», должен был появиться генерал О’Коннел, и, лишь вспомнив об этом, Черчилль взял в руки сводку донесений, ради вдумчивого ознакомления с которыми он и попытался уединиться в этой своей «келье».

52

Май 1945 года. Лондон. Резиденция премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля.

Когда из министерства иностранных дел Черчиллю сообщили, что Муссолини расстрелян на окраине какой-то маленькой деревушки на севере Италии, неподалеку от швейцарской границы, он поначалу не поверил и потребовал самым тщательным образом проверить, так ли это на самом деле. В общем-то, все к тому и шло, но слишком уж невероятной казалась английскому премьеру такая вот, внесудебная, поспешная казнь диктатора.

Еще 26 апреля из ведомства генерала О’Коннела Черчиллю сообщили, что Муссолини с небольшой группой своих соратников направляется в сторону швейцарской границы.

«Он пытается спрятаться в Швейцарии? – изумился тогда старый, опытный авантюрист наивности этой затеи. – От кого и каким образом?!»

Представив себе, какую охоту на дуче устроят сейчас разведки союзников, а также люди итальянского короля, немцы, русские и итальянские партизаны, Черчилль рассмеялся. Правда, это был смех человека, готового первым броситься в погоню на опережение. Но если американцам, русским и всем прочим Муссолини нужен был живым, то Черчилль желал видеть его только мертвым, причем умерщвленным как можно скорее, до того, как он будет схвачен кем-либо и начнет давать первые показания.

Ознакомившись с последними донесениями того дня, последовавшими из министерства иностранных дел, из штаба сухопутных войск, из ватиканских и иных источников, Черчилль тут же связался с О’Коннелом и приказал трубить во все охотничье-разведывательные рога.

– Мне нужно «Евангелие»! – орал он в трубку, хотя крайне редко позволял себе повышать голос. – Причем желательно вместе с трупом его обладателя, Паломника!

И генералу не нужно было объяснять, что под кодовым названием «Евангелие» Черчилль имеет в виду свою переписку с Муссолини, а под Паломником, – самого презренного дуче.

– Постараюсь сделать все возможное, сэр.

– Это не ответ, О’Коннел!

– Но, видите ли, сэр, существуют объективные факторы, которые…

– В данной ситуации – это уже не ответ, – еще жестче отрубил премьер-министр. – И мне очень жаль, что я все еще не слышу ответа, достойного одного из руководителей «Сикрет Интеллидженс Сервис».