Читаем Субсистенциализм полностью

Б. Миронов в трехтомнике «Российская империя: от традиции к модерну» производит понятие «субсистенциальное» от английского subsistence – средства к существованию [Миронов 2015 III]. Так возникают субсистенциальное отношение крестьян к земле и собственности вообще, субсистенциальная (минималистическая) трудовая этика, субсистенциальная трудовая мораль, где труд не цель и смысл жизни, а средство добывания пропитания, а в христианских обществах труд как наказание за первородный грех. Субсистенциальная трудовая этика произошла из менталитета, присущего человеку традиционного общества. «Субсистенциализм народа, – пишет он, – являлся слабым местом российской экономики и создавал дополнительные социальные и экономические трудности для прозападной модернизации», поскольку субсистенциальное, понятое минималистически, в самом деле могло иметь целью лишь обеспечение простого выживания. В данном случае Subsistence выступает в качестве аналога прожиточного минимума.

Минималистическое понимание субсистенции в нашем смысле, конечно, отправляет во все пункты наших исторических манифестаций, где мы говорили о личном характере субсистенции. С другой стороны, книга Миронова подспудно показывает, что средства к существованию принадлежат структуре личного бытия, личности. Эти средства не разбросаны по миру, но являются тем, благодаря чему существует личность. Этим самостоятельным бытием «для-себя» (что очевидно) пока еще только должен обладать индивидуум, поскольку Subsistence – это и прожиточный минимум, который зависит теперь уже от внешних факторов. Здесь определение меры прожиточного минимума хотя и подразумевает право индивидуума на средства к существованию, все же должно сопровождаться обязательствами солидарности со стороны остального общества, потому что индивид рождается в обществе, которое уже существовало до него… и далее по известному сценарию.

Экономическая, общественная и социологическая интерпретации Subsistence впитали в себя практически все негативные значения, указанные выше. При этом субсистенция так и осталась нераскрытой, поскольку самому термину придали негативное значение «существования», что в некотором смысле неверно. Миронов употребляет значение прожиточный минимум к Subsistence, далее трансформирует его в средства к существованию, еще далее превращает в этический принцип, даже не анализируя катастрофическую пропасть развернувшегося посреди всех этих обозначений абсурда.

К слову сказать, и в самом деле термин «существование» в английском и русском языках имеет негативные манифестации. Когда мы говорим «не жизнь, а существование» или «влачить жалкое существование», то подразумеваем под существованием бедность, нищету, безнадегу. Слово «существо», обращенное к человеку, и вовсе имеет оскорбительный характер. С другой стороны, понятие существование отличается от жизни тем, что оно применимо ко всему существующему; тогда как жизнь лишь к тому, что живет: человек живет, стол существует, но и человек существует. Коротко говоря, неодушевленная природа не живет, но существует…

В англоязычных современных агломерациях пытаются преодолеть эту негативную коннотацию относительно понятия Subsistence, разворачивая его манифестацию от людей к другим объектам культуры, к другим нечеловеческим «личностям», какими являются животные, деревья, вообще природа, глобальные объекты. К средствам существования, к примеру, пение жаворонка относится точно так же, как и пачка макарон к завтраку. То есть, повторимся, прожиточный минимум существования не ограничивается суммой выплаты минимального прожиточного минимума, который гарантирует, например, российское правительство, а, напротив, сам этот минимум расширяет свои границы, объемля собою и внешнюю среду бытования, их устоявшийся образ жизни и прочее, что является важнейшими маркерами существования. Таким образом, правительство должно гарантировать прожиточный минимум не только как выплату пособия, но и как обеспечение обитания людей среди чистых рек, здоровой экологии, внутри абсолютной безопасности привычного уклада жизни, куда входят и качественное питание, и свежий воздух, и чистейшая вода.

5. Subsistentia как устойчивость

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3

Эта книга — взгляд на Россию сквозь призму того, что происходит в мире, и, в то же время — русский взгляд на мир. «Холодный восточный ветер» — это символ здоровой силы, необходимой для уничтожения грязи и гнили, скопившейся в России и в мире за последние десятилетия. Нет никаких сомнений, что этот ветер может придти только с Востока — больше ему взяться неоткуда.Тем более, что исторический пример такого очищающего урагана у нас уже есть: работа выходит в год столетия Великой Октябрьской социалистической революции, которая изменила мир начала XX века до неузнаваемости и разделила его на два лагеря, вступивших в непримиримую борьбу. Гражданская война и интервенция западных стран, непрерывные конфликты по границам, нападение гитлеровской Германии, Холодная война сопровождали всю историю СССР…После контрреволюции 1991–1993 гг. Россия, казалось бы, «вернулась в число цивилизованных стран». Но впечатление это было обманчиво: стоило нам заявить о своем суверенитете, как Запад обратился к привычным методам давления на Русский мир, которые уже опробовал в XX веке: экономическая блокада, политическая изоляция, шельмование в СМИ, конфликты по границам нашей страны. Мир вновь оказался на грани большой войны.Сталину перед Второй мировой войной удалось переиграть западных «партнеров», пробить международную изоляцию, в которую нас активно загоняли англосаксы в 1938–1939 гг. Удастся ли это нам? Сможем ли мы найти выход из нашего кризиса в «прекрасный новый мир»? Этот мир явно не будет похож ни на мир, изображенный И.А. Ефремовым в «Туманности Андромеды», ни на мир «Полдня XXII века» ранних Стругацких. Кроме того, за него придется побороться, воспитывая в себе вкус борьбы и оседлав холодный восточный ветер.

Андрей Ильич Фурсов

Образование и наука / Публицистика / Учебная и научная литература
«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе
«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Насилие часто называют «темной изнанкой» религии – и действительно, оно неизменно сопровождает все религиозные традиции мира, начиная с эпохи архаических жертвоприношений и заканчивая джихадизмом XXI века. Но почему, если все религии говорят о любви, мире и всеобщем согласии, они ведут бесконечные войны? С этим вопросом Марк Юргенсмейер отправился к радикальным христианам в США и Северную Ирландию, иудейским зелотам, архитекторам интифад в Палестину и беженцам с Ближнего Востока, к сикхским активистам в Индию и буддийским – в Мьянму и Японию. Итогом стала эта книга – наиболее авторитетное на сегодняшний день исследование, посвященное религиозному террору и связи между религией и насилием в целом. Ключ к этой связи, как заявляет автор, – идея «космической войны», подразумевающая как извечное противостояние между светом и тьмой, так и войны дольнего мира, которые верующие всех мировых религий ведут против тех, кого считают врагами. Образы войны и жертвы тлеют глубоко внутри каждой религиозной традиции и готовы превратиться из символа в реальность, а глобализация, политические амбиции и исторические судьбы XX–XXI веков подливают масла в этот огонь. Марк Юргенсмейер – почетный профессор социологии и глобальных исследований Калифорнийского университета в Санта-Барбаре.

Марк Юргенсмейер

Религия, религиозная литература / Учебная и научная литература / Образование и наука