Чудовищная брачная вечеринка дрозофилы Бейтмана стала элегантным, хотя и несколько жутким способом изучения наследственности в дни, предшествовавшие тестам на отцовство и расшифровке геномов. Она позволила установить, кто кого оплодотворил, без необходимости наблюдать за брачными играми мух. Тем не менее это было весьма сложное дело, поскольку в общей сложности Бейтман провел не менее шестидесяти четырех экспериментов по спариванию. По опыту знаю, что работа с дрозофилами чрезвычайно утомительна, не говоря уже о ее липкости и вонючести. Длина дрозофилы составляет всего три миллиметра, поэтому проверка тысяч молодых особей на наличие щетинки или волосатых крыльев, должно быть, была колоссальной задачей даже для педанта, столь преданного делу.
Бейтман объединил результаты всех шестидесяти четырех экспериментов и представил их в виде двух основных графиков, которые отображали репродуктивную пригодность (то есть количество потомства) в зависимости от количества спариваний. Второй из этих двух графиков уже стал легендой, приведенной в миллионах учебников зоологии по всему миру. На нем всего две линии: одна для самца, которая резко по нарастающей устремлена ввысь и иллюстрирует, что большее количество спариваний равно большему количеству потомства, и другая для самки, которая поначалу поднимается совсем вяло, а потом выравнивается, демонстрируя, что самки ничего не выигрывают от спаривания с более чем одним самцом.
Широко известный график Бейтмана доказал, что среди конкурирующих самцов были как «жеребцы», так и «неудачники». Самки, с другой стороны, продемонстрировали незначительную разницу в своей репродуктивности. Результаты Бейтмана показали, что самый успешный самец дрозофилы произвел почти в три раза больше потомства, чем самая успешная самка. При этом среди самцов пятая часть, а среди самок 4 % не смогли произвести на свет потомство.
Изменчивость в репродуктивном успехе бросала мрачную тень на самку дрозофилы. Это подразумевало, что половой отбор сильнее действовал на самцов, чем на самок, от которых ожидалось размножение на полную катушку. Таким образом, помимо того, что самок снова назвали застенчивыми, они показались эволюционно неуместными, а их поведение недостойным научного изучения.
Несмотря на то, что Бейтман проверил теорию Дарвина только на дрозофилах, он был уверен, что его выводы могут быть применимы к таким гораздо более сложным организмам, как люди. Бейтман провозгласил, что дихотомия в половых ролях, а именно «неразборчивое рвение» у самцов и «разборчивая пассивность» у самок, является нормой во всем животном мире. «Можно ожидать, что даже у выведенных моногамных видов (например, у человека) это половое различие, как правило, сохраняется», – заключил Бейтман.
Фиксированные половые роли, по предположению Бейтмана, были подкреплены анизогамией. Репродуктивный успех самки ограничен количеством ее больших, энергетически дорогих яйцеклеток, в то время как для самцов неограниченный запас дешевой спермы означает, что их репродуктивная способность ограничивается только количеством самок, которых они могут завоевать.
Несмотря на положительный результат, эмпирический спасательный круг Бейтмана для гендерного разделения Дарвина первоначально постигла участь полового отбора: он был предан академическому забвению. Молодой ботаник вернулся к растениям и, вероятно, уже больше никогда не обращал на дрозофил внимания, разве что для того, чтобы прихлопнуть одну из них неподалеку от вазы с фруктами.
Однако еще не все было потеряно. Двадцать четыре года спустя гарвардский зоолог по имени Роберт Триверс назвал эксперимент Бейтмана главным доказательством теории, которая оказалась одной из самых влиятельных за всю историю биологических работ, цитируемой более одиннадцати тысяч раз.
Классическое эссе Триверса 1972 года
Статья Триверса привела к рождению социобиологии (ныне также известной как поведенческая экология, новая область эволюционной биологии, которая сосредоточена на поведении животных) и частично легла в ее основу. Учебники с разделами вроде