Суд

Не пишите и своей давнишней подруге, надо чтобы она сама обо всём узнала и сама предложила делить вашу бурку пополам, что будет льстить кому угодно, но не вам, начавшему новую жизнь по причинам высшего порядка.

А свои мысли записывайте в дневник. Например, о своем волнении за детей: «Поймут меня в будущем дети?» Все это пригодится, потому что, как известно, из поступивших подобно вам вышли личности незаурядные…

Хорошо с утра прийти к мысли, что всё трын-трава. Потому что если с утра не прийти самому к какой-нибудь мысли, то неизвестно ещё какая придёт сама. Может прийти, например, такая мысль: сейчас же с утра пораньше поцеловать жену, потрепать детей, позвонить друзьям и однокашникам (давнишней подруге тоже, наверное, можно позвонить – жена не будет возражать) и устроить что-нибудь такое, да так, как давно не устраивали!..

А что устраивать? Дни рождений прошли. Праздников нет… Ничего не устроите, а останется мысль, с которой и делать что неизвестно…

Нет, уж лучше прийти к простой мысли, что всё трын-трава…

И снова отправляйтесь в горы пасти кого-нибудь, пока не проснётся жена».

Описать бы эту интересную сцену чтения в подарок вечный ей…

А кэгэбэ будет ждать?

Завтра мне идти к жене Даниэля и сказать: «Я дал неправильный совет вашему мужу». Это сказать для затравки, а потом спросить: «Вы хотите ломать переднюю стену в салоне покупаемой квартиры?» Но если он дома, это плохо получится. А если он не дома, как знать, что это его жена и, вообще, его ли это дом? Тогда идти в магазинчик увидеть его – а то вдруг знающая семья ошиблась. А потом бегом к его жене, пока он в магазинчике.

И я пошёл в магазинчик через месяц. Так мне тошно от всех этих кэгэбэ. В гробу их видеть – вот на это бы побежал.

Побродил я перед магазинчиком из стекла сюда-туда, вперёд-назад, посидел на лавочке напротив. В магазинчике в глубине за столом сидит моложавый человек. Расхрабрился и вхожу, спрашиваю: «А где Даниэль?» Отвечает: «Я – Даниэль». Человек, работающий за зарплату, на любом полуслове повернулся бы и ушёл. А моя работа за совесть, поэтому говорю ему: «Приходит ко мне один и спрашивает: можно ли сломать стену и сделать сплошное окно?» И если бы этот Даниэль заскучал, то я извинился бы и ушёл, а он слушает про того Даниэля, которого я ищу, а я рассказываю всю историю и только в конце чувствую, что больше не могу отвлекать человека от дела, извинился, а он говорит «ничего, ничего», но я ушёл.

Всегда представлял себе настоящего делового человека именно таким, для которого клиент всегда прав.

Теперь надо искать того Даниэля. Надо-то надо, да неохота.

Долго было неохота, и вот как-то утром он молится недалеко от меня. То не видать вообще, а то совсем рядом. После молитвы складывает талит на столе.

– Даниэль! – обращаюсь к нему.

– Биньямин! – говорит он с достоинством, складывая талит по стрелкам от глажки и не глядя на меня.

– А зачем сказали – Даниэль? – растерялся я, но не он.

– Биньямин! – он любуется своей укладкой талита и смотрит на него то с одной стороны, то с другой стороны.

– Кто вас послал ко мне? – хмуро спрашиваю.

– А кто его знает! – радуется он сложенному по стрелочкам талиту, приглаживая рукой.

Я пошёл на своё место, но вернулся к нему.

– Как ваша фамилия?

Он сухо ответил, не глядя на меня:

– Кутлеров.

Снова звоню знающей семье, теперь о Биньямине. Выяснилось буквально то же: он с женой снимают маленькую квартиру, хотят купить другую в районе, а кто послал ко мне – не знают.

Теперь идти к жене Биньямина, сказать: «Я дал неправильный совет вашему мужу», – это сказать для затравки, а потом спросить: «Вы хотите ломать переднюю стену в салоне покупаемой квартиры?» А если он не дома, опять же, как знать, что это его жена и, вообще, его ли это дом? Значит, прежде всего, надо убедиться, что это его дом, – застать его. А там – как получится.