Суд и ошибка

 — Так начался наш роман, — продолжал Фарроуэй, не обращая внимания на молчание и смущение гостя. — «Роман»... Отличное, многозначительное слово. Мне приятно употреблять его применительно к себе. Другого такого нет. Связь с Джин Норвуд заслуживает такого названия или другого галльского эвфемизма. А слово «связь» звучит чересчур банально. Угрызений совести я не испытывал. Я сказал себе: это наилучший способ положить всему конец. Он был не только наилучшим, но и единственным — так я себя уверял. И в то же время я понимал, что обманываю самого себя. Ибо если прежде я был прислужником желания, то теперь — рабом обладания женщиной. Да, именно обладание ею окончательно поработило меня — всемерно и безвозвратно. Вы усматриваете здесь психологическое противоречие? Поверьте, дорогой мой, в этом и состоит основа всех подлинных чувств мужчины к женщине. Инстинкт, предшествующий обладанию, — животный. Но постобладание... любовь, влюбленность, назовите это как хотите — вот что отличает нас от животных. И я завидую им. Потому что в нашем положении нет никаких преимуществ. Ни единого.

Не успел я опомниться, как Джин стала центром всей моей жизни. Это расхожее выражение, но оно подходит к случаю. Так и было. Всех прочих — моих родных, друзей — она оттеснила на периферию. Ей были нужны деньги, чтобы ее пьеса продержалась на сцене еще неделю-другую, побив все рекорды (если помните, это была пьеса «Амулет»). Я дал ей денег. Она восхищалась автомобилем в витрине. Я купил его ей. Потом она нашла ту квартиру. Я снял ее на свое имя — для Джин. Я понимал, что гибну сам и обираю свою семью. Но мне было все равно. Я не мог работать, чтобы возместить те деньги, которые тратил на нее. Но и это меня не заботило, — Фарроуэй прикурил еще одну сигарету — медленно, словно собираясь с мыслями. — Знаете такой тривиальный сюжет: девушка хочет выйти замуж за юношу. Но ее мать из лучших побуждений заявляет, что за этого юношу девушка выйдет только через ее труп. Однако девушка все-таки становится его женой и все сочувствуют ей, хотя ее мать умирает от горя. А почему? Потому что любовь — плотская любовь — превыше всех других чувств. Это общепринятая аксиома. Но по какой-то причине она не относится к тем людям, которые влюбляются уже после женитьбы. В этом случае окружающие рассуждают иначе. Люди говорят: «О нет, ему следовало задушить в себе этот порыв». Они рассудили бы иначе, если бы сами прошли через такое. А если человек просто не в состоянии вытерпеть? Но это обстоятельство никто не принимает во внимание. А если бы люди сами пережили подобное, они поняли бы, что любовь — или похоть, страсть, одержимость, влюбленность, назовите это как угодно, — просто невозможно задушить, как только она вспыхнула. Роковые женщины или мужчины и в самом деле существуют. Если вам посчастливилось никогда не встретиться с таковыми, ваша жизнь пройдет мирно, достойно, безмятежно. В противном случае она разобьется вдребезги. По вашей вине.

Фарроуэй излагал эти суждения все тем же бесстрастным, монотонным голосом, мистер Тодхантер только кивал. Поскольку он ни разу в жизни не встречал роковой женщины, он мог лишь вежливо посочувствовать мужчине, который изливал перед ним душу.

 — Прежде всего, — тем же заунывным топом продолжал Фарроуэй, — мне приходилось бороться с собой. Всем известно, как это бывает. Я называл себя тряпкой. Твердил, что это просто нелепо — почему такое случилось именно со мной? Винил себя за то, что оказался слабее всех других мужчин, которых я когда-то презирал за страстную влюбленность. А потом я понял, что сами понятия силы и слабости ко мне неприменимы: они не имели никакого отношения к состоянию, в котором я находился. С чем бы это сравнить?... Предположим, во время купания вы решили просидеть под водой десять минут. Разве вы тряпка, если вынырнули в первую же минуту потому, что вам не хватало кислорода? Нет. Вы ничего не могли поделать. Понятия силы и слабости в данном случае неприменимы. Так было и со мной. Конечно я прекрасно понимал, что все это означает для моей семьи. Я не злой человек, я сочувствовал родным. Но что я мог поделать? Расстаться с Джин было невозможно — так же невозможно, как даже самому лучшему пловцу пробыть под водой более нескольких минут. Разумеется, я превратил жизнь своих близких в ад. Я знал об этом и ненавидел себя. Но и мне жилось нелегко. Отчасти причиной тому было сочувствие к ним, отчасти — ревность. Я не ревнив по натуре, я никогда никого не ревновал, но с Джин превратился в Отелло. Я понимал, что это глупо, нелепо, но опять-таки ничего не мог с собой поделать. Я панически боялся, что меня лишат того самого кислорода, которым я дышу. А с Джин поводов для ревности у меня было немало. Если она и была верна мне, то недолго. Она тоже ничего не могла поделать, бедняжка. Ее влекло к мужчинам но не ради их самих, а для того, чтобы испытать на них свою власть. А еще она жаждала денег. О, иллюзий я не питал. Она уже... как бы выразиться... делала вам соответствующие намеки?

 — Да, — сказал мистер Тодхантер.

Фарроуэй кивнул.