Суд королевской скамьи

— Доктор Кельно, проводили ли вы какие-нибудь ампутации в ранний период своего заключения?

— Да. Большей частью фаланги пальцев на руках и ногах, которые были отморожены. Или если начиналась гангрена после избиений.

Сняв очки, Хайсмит подался вперед.

— Доктор Кельно, — подчеркивая каждое слово, сказал он. — Проводили ли вы операции, когда в них не было необходимости?

— Никогда. Ни тогда, ни позже... Никогда.

— Итак, как с вами обращались с конца 1940 года и до 1942-го?

— Я много раз был подвергнут избиениям.

— И к чему они приводили?

— Я был весь в синяках. Некоторые из них были размером с футбольный мяч. Порой боль была невыносимой. У меня поднималась температура, сводило ноги, так как я приобрел в лагере варикозное расширение вен, которое удалось вылечить только после войны.

— Когда в Ядвиге изменилось положение дел?

— В середине сорок первого года, когда немцы напали на Россию. Ядвига была главным лагерем, рабочая сила которого производила продукцию для германской военной машины. Они стали понимать, что из-за жестокого обращения было потеряно много рабочих дней, и поэтому решили организовать соответствующее медицинское обслуживание заключенных.

— Можете ли вы припомнить случай, который заставил начать возведение медицинских бараков?

— В середине зимы сорок первого года начались сильные холода, и мы столкнулись с тысячами случаев воспаления легких, отморожений конечностей и гибели людей, которым вовремя не была оказана помощь Мы ничем не могли им помочь, разве что давать вод для питья Они лежали на по у бараков бок о бок так что с трудом можно было ходить. Они умирали сотнями. Изможденные люди не могли работать у станков, так что немцам пришлось менять подход.

— Интересно, доктор Кельно, вели ли немцы учет погибших?

— У немцев была буквально страсть к скрупулезности. Во время эпидемии они несколько раз производили перекличку, которая начиналась в полшестого утра. Живые должны были выносить мертвых из бараков. Счет должен был сходиться.

— Понимаю. Позже мы вернемся к этой теме. Итак, значит, после эпидемии зимы 1941 года вам было разрешено заняться организацией медицинского обслуживания.

— Более или менее. У нас не хватало материалов и лекарств, так что по ночам, когда в бараках не было эсэсовцев, мы совершали набеги на склады. Позже снабжение улучшилось, но не намного. Тем не менее, когда ко мне присоединились и другие врачи, стало полегче. Мне удалось провести несколько довольно сложных операций в двадцатом бараке. Немецкие врачи с крайней неохотой лечили узников, и постепенно эти обязанности перешли к врачам из заключенных.

— Какое вы лично тогда занимали положение?

— В течение двух лет я считался главным хирургом, а в августе сорок третьего на меня был возложен общий контроль за состоянием медицинского обслуживания.

— Общий?

— Да. По сути, главным был полковник СС доктор Адольф Восс, а остальные врачи-эсэсовцы приказывали, что мне делать.

— Часто ли вы виделись с Воссом?

— Он главным образом посещал бараки с первого по пятый. Я старался, насколько возможно, держаться от него подальше.

— Почему?

— Он проводил эксперименты.

Помолчав, сэр Роберт тоном дал понять, что подходит к ключевому вопросу.

— Велись ли записи в связи с теми операциями, что вы проводили, и с вашими методами лечения?

— Я настаивал, чтобы записи велись предельно аккуратно. Я считал это очень важным, чтобы впоследствии не возникло никаких вопросов по поводу моих действий.

— Каким образом велись записи?

— В хирургическом журнале.

— Он был в одном экземпляре?

— В нескольких.

— Учитывалось каждое назначение и каждая операция?

— Д.

— И вы подписывались?

— Да.

— Кто вел регистрацию?

— Лаборант. Чех. Я забыл его фамилию.

Эйб перекинул Шоукроссу записку. «Мне захотелось встать и крикнуть „Соботник", и потом посмотреть, вспомнит ли он его».

— Вы знаете, что случилось с журналами.

— Не имею представления. Когда пришли русские, большая часть лагеря превратилась в бедлам. И я молю Бога чтобы тут оказались эти записи, потому что они убедительно доказали бы мою невиновность.

Сэр Роберт многозначительно помолчал. Судья неторопливо повернулся к Кельно.

— Сэр Адам, — сказал Гилрой, — у вас нет необходимости доказывать свою невиновность. Вы истец по этому делу, а не ответчик.

— Я имел в виду... обелить мое имя.

— Продолжайте, сэр Роберт, — сказал судья.

Хайсмит тут же приступил к делу, стараясь устранить эффект, произведенный оговоркой сэра Адама.

— Итак, все это время вы были в положении заключенного, за которым надзирали немцы.

— Да. Я всегда оставался заключенным. Санитары- эсэсовцы контролировали каждый мой шаг.

— Можете ли сообщить нам, что представляло собой отделение лагеря Ядвига-Западная?

— Там производилось уничтожение людей.

— И вы это точно знаете?

— Это было известно всем. История давно подтвердила, что там делалось. Я лично сам никогда не видел, что представляет собой Ядвига-Западная, но впервые мне сообщили об этом в подполье.

— А эти немецкие санитары, подчинявшиеся Воссу, — были ли у них другие обязанности, кроме как шпионить за вами?